— Входи, — сказала она мрачно. — Я видела недоброе. Недоброе о тебе и еще худшее — без тебя. Твоя судьба — проявить зло, дабы оно было уничтожено. Если не проявить и не уничтожить, полчища Мрака явятся из другого мира, когда ни тебя, ни меня уже не будет на этой земле. Но подумай, — она резко развернулась к уже вошедшему в ее шатер Ярту. — Подумай, хочешь ли ты быть тем, кто выпустит зло нашего мира. Не знаю… что будет, если ты откажешься… не знаю… — забормотала она. — Но в конце концов, — ее лицо прояснилось. — Зло всегда может отыскать для себя кого-то… Ты не обязан быть его орудием. Не обязан служить Шешхату. Слышишь? Ты не обязан служить Шешхату.
— Конечно. Я желаю служить только Светану и Тене, — Ярт поклонился, думая, что Тайра все-таки не вполне в своем уме, а может быть, и в своем, но понять, о чем она говорит, могут только духи. На самом деле он просто не хотел понимать. И не понял. Забыл ее слова.
Снова миновали годы, и слова Тайры начали сбываться. Служение шамана было не для него. Служение, требовавшее самоотречения, чистоты души и полного отказа от малейшей воли к власти.
Власть была его страстью. Как он мог от нее отказаться? Да, он лишился большей части дара, когда нарушил свои обеты, принесенные перед ликами богов и перед самим Всетворцом. Но кое-что осталось. И кое-что даровал ему Шешхат — тот, кто не требует отказываться от власти. Вообще ни от чего отказываться не требует. Только от светлой части собственной души — но это же мелочь.
Райяна улеглась под боком у Талисы. Девушка, сквозь сон ощутив рядом теплое и меховое, доверчиво прижалась, обхватив волчицу руками и снова засопела.
Райяна постаралась сосредоточиться на искре, заключить свою силу туда. Собрать ее, собрать… собрать — в одно целое, в одну точку… сжать… Секреты изготовления клановых искр, кристаллов и многого другого некогда открыли мастерам Лоаниры стихийники, приходившие из другого мира. Но до сих пор не были известны все возможности этих артефактов.
Райяна ощутила, как искра нагрелась, а потом и вовсе стала почти обжигающе горячей. Потом накатила слабость, глаза закрылись сами собой. Кажется, у нее получилось… Это было последней связной мыслью, после которой Райяна уплыла в сон — глубокий, похожий на забытье. Она погружалась куда-то, словно плыла в теплом и мягком потоке. А потом увидела Ярона.
Он стоял у окна, смотрел в ночь, хмурился. Наконец вздохнул, отошел от окна и начал раздеваться, явно готовясь лечь спать. Райяна хотела отвернуться, но не могла… а потом уже и не хотела. Под гладкой кожей перекатывались литые мускулы, волна темных волос ложилась на широкие плечи, и волчице до ноющей боли в сердце захотелось прикоснуться к нему, запустить руки в волосы, прижаться губами к его плотно сжатым, четко очерченным губам, разгладить вертикальную морщинку между бровями…
Ей стало тяжело дышать — так привычно, знакомо тяжело, как обычно бывало, когда обуревали подобные желания. Она всегда держала их в узде, а они в отместку теснились внутри, почти душили… А сейчас Райяна вдруг подумала, что ведь это же сон. Она помнила, где она и что с ней. А это вот — сон. Просто такой ясный и отчетливый, наверное потому, что все так странно с ней… Эта неизвестно откуда взявшаяся сила и ее попытка упрятать эту силу в клановую искру… Вот и снится… Так и хорошо. Может, ей и жить осталось всего ничего. Может… никогда в ее жизни не будет такого — не только наяву, но и во сне.
Райяна тряхнула головой, чувствуя на губах бесшабашную улыбку, выдохнула, выпуская на волю свои мечты, желания — все, что горело, бурлило и рвалось у нее внутри. Она сделала шаг вперед… Ярон уже опустился на кровать, и Райяна легла рядом, провела рукой по его волосам, по щеке… Увидела, как изумленно расширились его глаза. Изумленно и радостно. В них она увидела отражение той же бесшабашности, что искрилась сейчас у нее в крови, наполняя ее легкостью и никогда прежде не испытанной свободой.
Он рад ей. Пусть это сон. Всего лишь сон, в котором она видит то, что хочет видеть. Пусть так. Но это ее сон, и она имеет полное право сполна им насладиться. Райяна склонилась к Ярону, коснулась губами его губ — все же нерешительно, робко, ведь впервые… И так вдруг стало страшно проснуться. Но она не проснулась.
Твердые мужские губы едва заметно дрогнули, а потом раскрылись навстречу. Ярон тоже коснулся ее волос, пропустил пряди между пальцами и вдруг обхватил ее, переворачивая на спину, рассматривая так, будто видел впервые и увиденное казалось ему невероятным, небывалым, немыслимым чудом. Подарком судьбы, счастьем. Любовью…