— Мне достаточно и того, что ты уже даешь мне. Не нужно… через боль…
— Я сама хочу. Мне самой… нужно…
— ...
— Ну что?
— Я… очень боюсь травмировать тебя… И только что это… подтвердило мои опасения.
Не одной мне, кажется, стыдно и горестно.
Гроза за окном понемногу стихает, удаляясь в глубину континента. Струи воды все так же заливают, но уже не так яростно ломятся в сталь экранов.
— А если… попробовать еще раз… только ты поможешь мне… я не удержалась в этот раз, у меня почти получилось расслабиться…
— Ты слишком маленькая внутри. Как бы ни расслабилась, тебе все равно будет в лучшем случае некомфортно.
— ... женщины рожают детей, если что. Тем же местом.
— И очень это приятно?
— ...
— Вот.
— Но…
— Никаких но. Пока так у тебя не заживет, даже не заикайся.
— А потом?
— А потом… подумаем.
— Хорошо. Но ты пообещал.
— Да-да, пообещал. А теперь спи.
— Не хочу.
— А ты через не хочу.
— ...Вредный.
— А ты как ребенок.
Гроза уходит — остается тишина и далекий звук громовых перекатов. Я не хочу спать — но проваливаюсь в суматошные сны за считанные минуты. Мне снится почему-то маковое поле и венок в руках, который я кладу кому-то на голову… Кто это? Мар… его лицо выглядит странно… оно плывет и рябит… и вот передо мной — другой тур… скалит зубы зло и отчаянно, тянет руку — и растворяется в грозовом вихре. Я не успеваю ни понять, ни разглядеть, как все перед глазами пожирает темнота…
3-13
Она засыпает быстро — тихое дыхание касается кожи, мерно и едва ощутимо бьется маленькое сердечко. Когда рахшаса показала, какого размера у человека сердце, он сначала решил, что это шутка — как что-то такое маленькое и хрупкое на вид может быть сердцем?.. еще и только одно…
Рахшаса не шутила. Рахшаса серьезно предупреждала — люди маленькие. Люди — хрупкие. Их кости легко ломаются, а ткани — рвутся.
И он убедился в этом еще раз.
От голодной черной жажды и следа не осталось — её смыл волной тихий холодный ужас, чтобы затопить потом океаном стыда. Чем только думал… точно не головой… как можно было позволить ей… явно одуревшей, не понимающей… но почему его выделения так сильно действуют? Может, просто чувствительна?.. Тело само собой напрягается, рождая повсюду колющий жар. Одних воспоминаний ему хватит на неделю, пока будет у нее заживать, а потом…
Это безумие. Это невозможно, и они только что в этом убедились.
В груди — стон, которому он не может позволить вырваться.
Шерхи его раздери. Это невозможно.
Лежать рядом с ней — словно на иглах, и кончики их рисуют на его спине карту континента. Он в жизни сейчас не заснет.
Он осторожно перекладывает спящую на постель, укрывает… отводит от лица влажные волосы… Нужно полотенце… чтобы не застудилась во сне…
Он спускается вниз — и успевает выставить блок и принять удар предплечьем.
— Рехнулся? Ты, шерхов сын, рехнулся?
Раш’ар стоит в полутьме и тяжело дышит, весь опутанный следами Шер-минар. Он опускает руку и почти сразу делает шаг назад, словно брезгует дышать с ним одним воздухом.
— Ты
— Тебя не касается.
— Еще как касается. Она и моя Шер-аланах, если ты вдруг забыл.
— Она не пострадала.
— Сегодня нет — а завтра ты доведешь дело до конца?!
— Ты за кого меня держишь? Думаешь, не справлюсь с Шер-руна? Мне не двадцать. И даже не тридцать. А вот ты… ты, кажется, не справляешься…
Раш’ар отступает еще на шаг — непроизвольно — и тут же вскидывает голову, скрещивает руки на груди. Делает вид, что ни при чем… а сам, когда их не было дома…
— Ты думал, я не узнаю,
— ... и что? Что ты мне сделаешь?
— До тех пор... — Мар медленно приближается, Раш’ар весь щерится, дыбится хребет, — пока
Раш не дрожит и не трусит — хотя многие бы уже втянули костяные наросты. Раш единственный, кто может поспорить, кто кому сломает ноги выкинет в овраг.
— Ты тоже… не смей причинять ей боль. В
— И давно ты стал извращенцем?
— Это ты мне говоришь?
Раш всегда это умел — так выкрутить словами, что и ответить нечего… трепать языком он с детства был горазд, за что часто получал от старших… ведь когда-то они и сошлись именно поэтому…
Когда-то они братались и клялись на крови и камнях, что никогда не предадут друг друга.