Право на выбор (СИ)

Клубящиеся над головой тучи собирают настороженные взгляды сотен туров, что денно и нощно на главной площади Рум'ры проводят все свое время. До меня долетают обрывки разговоров: кто-то сетует о разрушенном жилище, кто-то — о погубленном хозяйстве… А есть те, кто просто сидит и молчит, глядя в одну точку, но молчание это звучит громче всего. Познавшие горе однажды безошибочно узнают его беззвучный голос в других… они приносят им еду и воду, мягко уговаривают поспать…

— Слышала? У Римы вся семья…

— Да хранит Серменара их путь на дальний небосвод…

— Без них и праздник Отчего огня не праздник.

— Да станут ли проводить его…

— Верно… не до веселья после таких дел…

Дарган негромко переговариваются, ласково что-то щебечет уйримка — к ней инстинктивно или осознано тянутся за утешением, а я тянусь к пластиковым коробам — вскрыть и вытащить новую партию одеял — когда жаркое и жадное, колючее оцепенение вскрывает шейные позвонки, вливается, растекается по всему телу… я не вижу — я чувствую. Вскочить на ноги — больно, балка!.. — и увидеть.

Мар.

Он идет ко мне, шаг его все шире, все резче, он становится все больше, все ближе, вытесняя все, вытесняя всех… Я успеваю только руки протянуть ему навстречу, когда ноги отрываются от земли, когда все тело — к телу, тяжело и надсадно дышащему, сердца в груди его — на разрыв, руки сжимают — на разлом. Я обхватываю его своими, не пытаюсь дышать, принимая и впуская его отчаянную силу всей мякотью тела. Вернулся… вернулся… как я скучала, боже… как скучала…

— Эй, ты ей ребра сломаешь!..

Ломай.

Словно слыша мысли, не голоса, он сжимает руки еще крепче — кажется, и правда сейчас что-то треснет — а потом медленно разжимает, я сползаю по его телу вниз, встречая онемевшими стопами землю, поднимаю голову…

Ох, твою ж мать…

В глазах песок, все тело сотрясает, крутит, изнутри выворачивает наружу… Ладони — к лицу, широкому, пылающему чернотой угольных вен.

Я люблю тебя.

Рычание в губы, давление, жжение, искры из глаз, жар и стылый, колючий холод, свист и смех за спиной… все смешивается в круговорот, в круговерть, в центре которой — мои ладони на его лице.

— Вернулся…

— Вернулся.

— Больше…

— Никогда.

* * *

Раш’ар.

Он ведь знал, что так будет. Знал с самого начала. Но одно дело знать, а другое — видеть.

Туры перебрасываются смешками, улыбками — зрелище страстного воссоединения многим поднимает настроение. Стоящие рядом с ним воздерживаются, но несказанные слова порой громче и больнее сказанных.

Он стоит — уйти больно, подойти больно, всё, шерхи драные, больно! Смотреть или не смотреть, знать или не знать, быть рядом или быть вдалеке — все превратилось в пустыню Дер’керрат, где нет ничего, кроме песка и многотонного, ослепляющего жара Шерхентас.

Если просто поджечь тело… будет ли оно страдать так же?..

Сочится по ставшему дыбом хребту, сочится по груди… онемевшие руки слушаются с трудом… Оторвать бы их… да выбросить…

Ничего, скоро сами отвалятся.

Нет, хватит. Хватит смотреть, иначе потечет уже из глазниц. Хорош же он будет… если прямо тут… у всех на виду… у нее на виду…

А ведь на секунду показалось… на одну шерхову секунду показалось… когда она смотрела напряженно, испуганно…

Правильно. А теперь она плачет и губами касается лица другого.

Хватит. Отвернись.

Зачем? Ты ведь и не на такое смотрел.

Глаза выжечь… мозги расплавить… лишь бы никогда больше не вспоминать…

Почему не ушел? Почему сейчас не уходишь? Может, потому…

Заткни пасть. Просто. Заткни. Пасть.

… что тебе понравилось на это смотреть?

Из груди вырывается что-то почти беззвучное, но кулак зажимает рот быстрее, чем он успевает подумать. А, шерхи… так еще хуже… убраться с площади, убраться, живо, живо, живо! Плевать, кто что подумает или скажет, какая теперь разница, какая разница!..

Мерзко, да?

Все нутро выворачивает наизнанку, воздух щекочет внутренности — но ему не до смеха. Чудовище внутри склабится, потирая черные лапы, чудовище довольно.

Чудовище знает, что не ошиблось.

4-12

— Есть минута?

Вечер спустился с гор тихо и быстро — все еще окутанное облаками небо не пускало свет и жар снаружи, но и душной влажности не давало развеяться. Прислонившись к стене, он устало прикидывал расстояние до ближайшей пустыни, когда на пороге показался хозяин дома.

—..?

— Хотел поблагодарить. Еще раз. Знаю, ты не ради меня это сделал… но все равно. Спасибо, Раш’ар. Если бы тебя тут не было…

— Вам было бы проще.

Маршаллех не отвечает, не спорит и не соглашается. Как ему удается… всегда оставаться таким спокойным… может, поэтому она, неспокойная и нестабильная внутри, так тянется к нему?

— …этого мы не узнаем.

— Узнаешь, и уже очень скоро.

— О чем ты?

— О том, как без меня.

Он поднимается… разматывает бинты на руках… Что, неужели все-таки реагирует?..

— Раш…

— Ага… две-три недели, максимум — месяц.