Право на жизнь

— Кошка-кошка, мудрая кошка сидит у окошка, — мурлыканье Харатэль напоминало детский стишок. Неужто взаправду колдует? А меня ругала, что не могу запомнить схемы плетений без рифмовок! — У кошки любопытные ушки, чтобы слушать чириканье говорливых пташек. У кошки чуткий носик, чтобы ловить дуновения переменчивого ветра. У кошки мягкие лапки, в которых скрыты острые когти. Как бы не ошибиться глупой кошке?

Нет, на заклинание это мало походило.

— Харатэль, что-то случилось?

— Кланы в состоянии войны, Лана. А больше ничего не случилось, — справедливо заметила сестра, придержала ладонями мое лицо, не позволяя обернуться и испортить прическу. — Твое задание — быть моими глазами и голосом в Северном Пределе. Думай о предстоящей встрече с семьей Исхарда и Альтэссой Аратаем. Прочее не должно тебя волновать, — она воткнула последнюю шпильку. — Готово.

Пока я критически изучала в зеркале сотворенное сестрой «безобразие», Харатэль облокотилась на подоконник, смотря на небо. Гибкая фигура, залитая светом, казалась окутана огнем: пылала тога яркого оранжевого шелка, теплым золотистым пламенем мерцала кожа, горела копна рыжих волос. Сестра улыбалась, подставляя лицо солнцу — давно она не позволяла быть себе такой беззаботной.

Я с неожиданной ясностью осознала, насколько Харатэль любит Южный Предел: однообразные барханы Великой Пустыни и обжигающий жар небесного светила, обманчивые миражи и песчаные самумы, редкие дожди и прячущуюся по теням и оазисам жизнь — так, как никогда не любила щедрый Благословенный Дол.

Сестра смотрела на мир за окном, словно мать на ребенка — не самого красивого, умелого и послушного, но лучшего тем, что он свой, безгранично доверчивый и бесконечно любящий в ответ, отражение и продолжение той, которая дала ему жизнь, выношенное, рожденное, вскормленное в поту и муках и оттого особенно драгоценное.

Озарением пришло понимание: Альтэсса не просто избранная Древними правительница клана, временная хозяйка-защитница Предела. Она и есть Предел. Выцветшее белесое небо, горячее убийственное солнце, чей жар только сильный сможет принять и не умереть, редкие оазисы и слюдяные поля, каждая песчинка, каждое дуновение сухого ветра — это настоящая Харатэль. Все остальное, даже Храм Целителей, этот «мост», перекинутый между подлунными королевствами и драконами, — шелуха, дань слабому человеческому телу.

Хотела бы я однажды найти место, которое будет настолько моим, но, к сожалению, боюсь, у меня уже не осталось времени.

***

В портальную я явилась раньше назначенного часа, первой: ни Исхард, ни когти с моими вещами еще не подошли. Зато под синими цветочными фресками, украшавших одну из стен комнаты ожиданий, маячили подозрительно знакомые рыжие вихры и веснушчатый нос.

— Крис, что ты тут делаешь?

Окончание фразы я пробормотала едва слышно, скиснув под мрачным взглядом обернувшегося на звук собственного имени друга. Спустя секунду раздраженно сжатые губы расплылись в привычной ехидной усмешке, а карие глаза потеплели.

— Отправляюсь на передовую супостатов бить.

Я недоверчиво хмыкнула.

На рыжике была потрепанная непримечательная куртка с широкими рукавами и старые разношенные сапоги. За спиной серый холщовый мешок — с таким путешествовал Рик. Ни кольчуги, ни оружия я не заметила, хотя не сомневалась, что в запасе у карателя найдется пара-тройка лезвий, может, даже копье-искра, уменьшенное до размеров жезла. Если Кристофер и собирался на передовую, то явно не сражаться.

— Несправедливая штука — жизнь! — картинно пожаловался друг, поправляя лямки. — Принцессам балы-пиры в хрустальном городе! А всем прочим месить ногами грязный снег, спать на жестких камнях, ломать зубы о черствые сухари и избегать близкого знакомства с вражескими мечами!

— Прости.

— Вот замерзну под каким-нибудь кустом или паду в неравной схватке, тебя совесть замучает!

Рыжик дурачился, а мне хотелось выть. В который раз за прошедшие дни! Похоже, чувству вины суждено стать моим постоянным спутником.

После событий в Подковке Харатэль, не слушая никаких оправданий и возражений, приказала разжаловать Криса из когтей, посчитав, что тот не справился с возложенными на него обязанностями. Друг притворялся, говоря «все отлично», шутил, что жизнь гораздо приятнее, когда ему не приходится подтирать сопли одной горе-эссе.

Оставалось догадываться, насколько сильно рыжик переживал из-за обрушившегося на его голову позора и ехидных шепотков злопыхателей, коих, к моему неприятному удивлению, обнаружилось немало: оказалось, многие считали карателя Элькросс выскочкой, завидуя таланту и удаче.

Я поддалась порыву и заключила друга в объятия.

— Береги себя, ладно?

— Э, Ланка? — растерялся рыжик, не ожидавший такого эффекта. Неловко погладил меня по спине. — Не расстраивайся! Все не так плохо.

Все гораздо, гораздо хуже.