Право на жизнь

– Давай, давай, включай! – чуть ли не простонал рядом Санька, испытывая, похоже, те же самые чувства.

– Главное – остался бы заряд, – пробормотал Счетчик. – Судя по всему, он здесь долго пролежал…

– Ну, я бы не был так категоричен, – отозвался Профессор. – Ты глянь – товарищ явно не своей смертью помер, помогли ему. Словно изнутри выели, а оболочку не тронули. Вот потому-то и видок у него такой, будто у мумии тысячелетней. А на самом деле – кто знает?..

– Да ты включай, включай! – поторопил его Кубович. – Может, и узнаем, что да как?..

Семеныч нажал на кнопку, и Данил увидел, как на лицевой панели диктофона загорелся маленький красный светодиод.

– Есть!

– Заряда очень мало – пять процентов показывает, – нажимая какие-то кнопочки, озабоченно пробормотал Семеныч. – И календарь сбит. Сегодня, оказывается, тридцатое октября 2027 года. Почти на шесть лет отстал. А записей тут – куча. Не успеем прослушать.

– Что там вообще есть? – заглядывая через его плечо на экран, спросил Кубович.

– Один большой файл и несколько мелких.

– Давай большой, – посоветовал Сашка.

– Большой – так большой, – пробормотал Семеныч. – Все, тихо. Слушаем… – и он нажал кнопочку.

Запись шла ни одним целым монологом, а постоянно прерывалась, но каждый раз, когда диктофон включали вновь, говорящий обязательно указывал дату записи и время. Иногда это были лишь секундные отрывки, словно человек куда-то торопился, иногда голос звучал по несколько минут. Иногда пробелы между записями составляли час или около того, а иногда – неделю или даже две. Но – это было самая удивительная история, что когда-либо слышал Данил. И он, несмотря на прошедшие годы, сразу же узнал этот ироничный, слегка насмешливый голос. Сомнений больше не было – это и впрямь говорил Хребет.

«Одиннадцатое июня две тысячи двадцать седьмого года. Двадцать один час три минуты.

Все, я внутри. Проводили до самой калитки, но дальше уписались, – Хребет тихонько захихикал. – Навели пацаны шороху… Байку рассказали – ими поверили. Ладно, поглядим, что тут да как… Пылищи, конечно – о-го-го! Ковром! А вот следов вообще нет, хотя должны бы остаться. Получается – пацанята и сами тут не были? Побоялись в дом с приведениями входить, напридумывали… – он вновь хихикнул. – Гро-о-о-зные сталкеры…»

«Двадцать один час двадцать девять минут.

Осмотрелся в холле. Хм… В принципе – все, как и говорили, – голос Хребта был слегка, самую малость, растерян. – Четыре двери, пятая – аркой. Одна закрыта наглухо. Радиации – ноль! Интересный феномен! И вода в фонтанчике есть, хотя откуда течет – не ясно. Так что же получается – все ж заходили они сюда? Но… как же пыль?.. Ковром лежит, нетронута… Правда – в окнах ничего такого сверхъестественного. Пыльные грязные окошки.»

«Двадцать один час тридцать девять минут.

Видел во дворе наркологии выродка…»

«Двадцать два часа тридцать минут.

Обошел первый этаж. В окнах и впрямь темно – но так и время уже позднее. Пусто, тихо. На втором этаже, кстати, тоже тишина. Собственно, я и не сомневался. С фонарем плохо, лучше осмотрюсь завтра…»

«Двадцать два часа пятьдесят семь минут.

Обосновался в раздевалке на первом этаже. Переночую, осмотрюсь немного – и назад. Лютый ждет. С патронами. Да и пацанов надо по носу щелкнуть. От горшка два вершка, а строят из себя…»

«Двенадцатое июня. Девятнадцать часов двадцать семь минут.