Право на жизнь

В корчму потихоньку стягивался народ. Места скучных и размеренных во всем ромеев заняли импульсивные славяне, привыкшие больше доверять чувствам, нежели разуму. Один за другим, веселые, подвыпившие мужики усаживались за столики, заказывали вино и мясо. Вскоре корчму наполнил знакомый приятный слуху гомон. Кто-то уже ругался, сотрясая чудовищными кулаками, кто-то затянул песню, которую сразу подхватили несколько глоток, а потом еще и еще. Северьян сам не заметил, как втянулся в нее, чувствуя каждую ноту, каждый звук. Песня была о далекой земле, о местах, в которых никто не разу не был, и они от этого были лишь прекраснее и заманчивее. А Северьяну отчего-то вспомнилась родина, маленький домик в селе, волхв Лукий, ставший для Северьяна отцом, и родное, красное, как пламя, солнце… Каким он его видел в последний раз, поднимающийся из-за непроходимой стены леса… Уголки глаз наполнились влагой, он и сам не заметил, мимоходом смахнув.

— Друг калика, ты плачешь, — ошарашенно пробормотал Данила.

— Нет, — улыбнулся Северьян, — я не плачу. Я радуюсь. Радуюсь, что хоть кому-то в этом мире суждено жить счастливо.

— А у тебя красивый голос, калика, — сказала Люта. — Очень нежный и мелодичный.

— Ты не слышала наших девушек! У них такие голоса, такие что… — Северьян осекся. — Что-то я заговорился. Ладно, пойдемте-ка спать. Вам завтра вставать рано в дорогу собираться…

— В какую дорогу? — Дернулся как от удара Данила.

— Дорогу домой. Заберете все деньги, мне они ни к чему и на первом корабле обратно. Там уж сами доберетесь, как-нибудь. Прибьетесь к обозу, что прямиком до Искоростеня, а там до Перелесья рукой подать…

— Постой, постой, — остановил его Данила. — А как же ты?

— Я справлюсь сам. — Отрезал Северьян. — У тебя теперь невеста, вот и береги ее.

— Да, — подхватила Люта, — поедем домой. А то мама места себе не находит.

Данила отстранил ее от себя. Встал, сложил руки на груди. Глаза его метали молнии.

— Как ты могла подумать, женщина, что я брошу своего друга!?

— Но… — попыталась оправдаться Люта.

— Ни каких “но”! Ты обязана этому человеку жизнью и сама обрекаешь его на погибель!

— Я же не знала! — Вскричала она. — Не знала, что это так опасно! Конечно, ты должен помочь ему!

Данила сел, обнял девушку.

— Прости… я погорячился. А ты, Северьян, учти, я не дам тебе погибнуть, понял? Не дам!

— Не дури, — скривился Северьян, — идти со мной — верное самоубийство.

— Но шанс все-таки есть?

— Есть, — согласился убийца.

— Тогда почему бы не попробовать? Сколько раз у нас не было даже шанса, а тут такая роскошь! Пробьемся!

Северьян пренебрежительно махнул рукой, дескать твоя жизнь, тебе и рисковать. Но в душе он ликовал. Все-таки приятно идти на смерть, зная, что есть возможность вернуться. Пусть скудная, но возможность. В сумке в бессильной злобе затрясся Чернокамень. Ничего, — мстительно подумал Северьян. — Скоро ты исчезнешь, несчастный булыжник!

Холод сковал руки, будто опустил их в ледяную воду. Протокл отдернул закоченевшие кисти от шара, прищурился.

— Он здесь. Я еще не знаю, где точно, но здесь.

Базилевс поднялся с кровати. Был он бледный, как камень, глаза ввалились, кожа пергаментом натянулась на выпирающие скулы. В руках сжимал талисман. Белокамень сиял в руках Владыки, пресытившись жизненной силой.

— Он попытается проникнуть… — тихо сказал Базилевс. — Он не дурак, чтобы ломиться в закрытые двери, найдет путь…

— Так может нам прямо сейчас его схватить? Стражей у нас хватает, перероют все, отыщут.

— Рыть не стоит. Он в Славянском квартале, это я и так знаю. В одном не уверен, когда он решится проникнуть…

— Ты думаешь, ему так нужен этот камень? — Усмехнулся Протокл.

На миг в глазах Базилевса полыхнуло синее пламя безумия.

— Белокамень нужен всем! Но никто его не получит, никто!

— Тогда возьмем его без пыли и шума…

— Не думаю, что удастся так гладко, но все равно, подними все посты, поставь на уши стражей, пусть отрабатывают свой хлеб. Как только Северьян покинет пределы Славянского квартала, пусть хватают и тащат ко мне. Живым, понятно? Живым! Меня твой протеже так огорчил, что я готов самолично вспороть ему брюхо!

Протокл хмыкнул.

— Я предупреждал, Владыка. Русы необычны. И нам никогда не понять их, этих варваров. У них нет ни капли расчетливости, живут чувствами. Они даже жизнью готовы рисковать ради стремления, цели. Они еще не понимают, что жизнь самое главное!

— Ничего, поймут еще, — тяжело вздохнул Владыка. Получив неимоверную нечеловеческую силу Белокамня, он сам научился ценить жизнь, как никогда раньше.

Путники сидели в корчме до полуночи, слушая пьяный гвалт и песни загулявших славян. Даже Збыслав заскочил сюда, хлебнул свежего пива, погуторил с корчмовщиком. Потом, нахмуренный, подошел к Северьяну.

— Что-то стражи ромеев на окраинах суетятся. Никак, подлость задумали. Вы, случаем ничего там не наворотили?

— Мы что, крайние? — Возмутился Северьян. — Я конечно понимаю, новички здесь, но не дураки же, чтобы с ромейской стражей связываться.