Право на жизнь

С берега доносился то усиливающийся, то затухающий шум работы автомобильного двигателя. Похоже было на то, что автомашина засела, ее вытаскивали, подкладывая под скаты стволы деревьев, коряги, ветви, шофер, попеременно включая скорости, раскачивал автомашину, отвоевывая у рыхлых торфяников сантиметр за сантиметром.

Рассветная дымка рассасывалась. Потянуло небольшим ветерком. Пространство все более открывалось. Уже виден был тот небольшой островок, на котором разведчикам удалось отдохнуть. Во все стороны тянулся хилый кустарник.

— Я пост выдвинул на тот островок, — показал рукой Пахомов.

Лейтенант навел окуляры бинокля, вгляделся пристально, островок казался пустынным. Разведчики замаскировались хорошо.

— Кого послал?

— Асмолова, Козлова.

— Асмолова? — переспросил лейтенант.

— Он проходы в болоте искал, вешки ставил, освоился в этих топях.

— Сорваться может. Начнет палить раньше времени, — предостерег Речкин.

— Выдержит, — успокоил Пахомов. — Старшим я Козлова назначил.

Сержант правильно рассудил. Выдержка у Козлова есть. Бывший шахтер от нетерпения не задрожит.

— Я так приказал, чтобы они подпускали полицаев и немцев как можно ближе, — доложил сержант. — Чтобы в первую очередь снимали проводника.

— Правильно, — согласился Речкин, думая о том, что бой начнется с того первого выстрела в проводника.

Вспомнились слова Ахметова, который вечером следил за берегом, сказал, что полицай бил старого человека. Проводника, кого же еще. Силой привезли, силой гонят в болото. Но если этот человек поведет солдат, в него придется стрелять в первого.

Ожидание боя худшая из обязанностей солдата на войне. Время растягивается. Нервное напряжение достигает предела, при котором не знаешь, где может прорвать. Не каждый человек выдерживает это напряжение. Разведчики народ бывалый, но и они нервничают. Каждый человек приоткрывается перед боем. Один становится не в меру разговорчивым, другой — суетливым, третий — замыкается. Речкин всегда занимал людей перед боем. Это обстоятельство учел и Пахомов. Разведчики работали. Слышно было, как бойцы копали ячейки.

— Кто охраняет остров с тыла? — спросил лейтенант.

— Ахметов, я его не менял, — отозвался Пахомов.

Тринадцать… Чертова дюжина, вспомнил почему-то Речкин то, как называли себя его бойцы, отправляясь на задание. Потом они оставили Женю Симагина, Сашу Веденеева, Колосова, Неплюева, Рябова. Жив Денис, а!

— Как Рябов? — спросил лейтенант.

— Ребята говорят, что, как только выберутся отсюда, придется отмечать второе рождение Дениса. Говорят, от смерти Денис ушел. Раз так, жить будет до ста лет, не меньше.

— Это потом. Сейчас проследить надо бы, чтобы копали поглубже. Немцы мины начнут кидать, здесь густо от осколков станет.

— Знают ребята, стараются, — отозвался Пахомов.

Находило на Пахамова. И на него действовало ожидание боя. Сержант становился повышенно возбудим. Позже это с него сойдет. Все заметит, всюду поспеет.

— Лопаты пригодились, — напомнил сержант.

Пригодились. А когда лейтенант приказал их взять, тот же Пахомов говорил, ни к чему они им.

Уходя на задание, разведчики, как правило, саперных лопат не брали. Горсть патронов прихватить — ладно, патроны лишними не бывают. В этот раз тоже ушли без лопат. Но когда нарвались на засаду, после которой и началось преследование, лейтенант приказал, чтобы разведчики захватили с собой на той проваленной явке не только трофейные автоматы, но и лопаты. Этими лопатами копали тайник для Колосова и Неплюева, пригодились они и здесь.

Раздался гул, над болотом завис самолет.

— Началось, — тихо произнес Речкин, глядя не на самолет, чего на него смотреть, а в ту сторону, откуда должны были появиться преследователи.

— Дай сигнал, — обернулся он к Пахомову.

Сержант резко застрекотал по-сорочьи.

— Зови подпольщика, — сказал Речкин.

Сержант ящерицей развернулся в камнях, скрылся в зарослях.

«Рама» закружила над островом.

Подполз Пахомов. Следом за ним — Галкин.

В это время появились преследователи.

Впереди шел проводник. Скорее всего тот старик, о котором докладывал Ахметов. Старик, как и говорил Ахметов, заметно припадал на правую ногу. Так, как будто у него постоянно подворачивалась нога в лодыжке.

За стариком пробирались полицаи, за полицаями — немцы. В бинокль Речкину хорошо был виден и порядок шествия, и лица тех, кто шел впереди.

Старик держал в руках шест. Делал несколько шагов. Промерял шестом дно. Шест помогал старику держать равновесие, когда у него что-то случалось с ногой. В такие моменты он шумно шлепал концом шеста по поверхности болота, как бы опирался на него.

Он был очень стар. Речкину в бинокль хорошо было видно, как поредели, истончились его седые волосы. У старика слезились глаза. Не от ветра, ветра не было. Кожа на щеках обвисла, на шее сморщилась. Шея напоминала черепашью, когда та сжимает ее, чтобы втянуть голову в панцирь.