Право на жизнь. История смертной казни

Века, что зовутся просвещенными, хотели бы упразднить смертную казнь под тем предлогом, что человек-де по природе своей добр. Естественно, это совсем не так (на самом деле он лучше или хуже). За последние двадцать лет нашей блистательной истории мы прекрасно усвоили эту истину. Но именно потому, что это совсем не так, никто из нас не вправе брать на себя роль абсолютного судьи и выносить окончательный приговор худшему из злодеев, – ведь никто из нас не может претендовать на абсолютную невиновность. Непреложное суждение нарушает единственную неоспоримую человеческую солидарность – ту, что противостоит смерти; оно может быть оправдано лишь с помощью истины или принципа, выходящих за рамки человеческого[202].

Вот она «надличная ответственность», высшие принципы, идеи, благо государства, спокойствие общества – очень важные и правильные вещи, ради которых, оказывается, можно лишать жизни людей – виновных, невиновных… Людей…

Швейцер, конечно, был знаком с проповедью Толстого, но он не мог знать о письме, написанном Львом Толстым Александру III с просьбой помиловать народовольцев. Свою «Культуру и этику» он опубликовал в 1923 году, в тот момент, когда человечество с трудом пыталось прийти в себя после Первой мировой войны, когда живопись, литература, философия все больше погружались в мрачные глубины человека и находили там страшных монстров. Пройдет 40 лет, и в 1963 году, за два года до смерти, Швейцер опубликует «Учение о благоговении перед жизнью», где будет развивать все те же идеи. И как будто ответом Льву Толстому звучат его слова из «Культуры и этики»:

Благоговение перед жизнью – высшая инстанция. То, что она приказывает, сохраняет свое значение и тогда, когда это кажется глупым или напрасным. Мы всегда обвиняем друг друга в глупостях, которые свидетельствуют о том, что мы глубоко ощущаем свою ответственность. Этическое сознание проявляется в нас и делает разрешимыми ранее неразрешимые проблемы как раз в той степени, в какой мы недостаточно разумно поступаем по оценке обычного мнения[203].

Швейцер написал это после двух войн планетарного масштаба, в мире, где уже были сброшены атомные бомбы, где существует множество «надличных» ценностей, ради которых, как считается, можно отдать свою и чужие жизни. И эти слова звучали бы просто как красивая проповедь, если бы их не написал человек, полвека лечивший людей в Ламбарене. Не стоит ли к нему прислушаться?

Глава 8 Казус Петена, Лаваля и Бразильяка

В 1940-м маршалу Петену было уже 84 года, и если бы в этом возрасте он умер, то остался бы в истории уважаемым человеком.

Будущий великий герой и великий преступник родился в 1856 году в крестьянской семье. Был он очень религиозным, как и вся его родня, и замкнутым – до трех лет не разговаривал. Потом подрос, решил стать военным, выучился «на медные деньги», начал служить.

Карьеру он делал медленно: никаких особых связей у него, естественно, не имелось, характер был независимый и неуживчивый, что тоже не способствовало продвижению по службе. Через много лет, дослужившись до полковника и став преподавателем в военной школе, он должен был прокомментировать для собравшихся офицеров маневр, который демонстрировал некий генерал, атаковавший со штыком пулеметное гнездо. Петен, не задумываясь, сообщил, что генерал показал все ошибки современной военной тактики, потому что «прежде чем атаковать цель, ее надо уничтожить огнем. Огонь убивает!». Фраза «огонь убивает» стала знаменитой – что о критикане-полковнике думал генерал, история умалчивает.