Право первой ночи

Меня раздирало любопытство: кто ее новый ухажер, который дает ей бабки на шикарную жизнь. Где она его подцепила? Я терялась в догадках. У меня был адрес ее хахаля, который я нашла в золоченой пудренице от Нины Риччи и переписала в свою записную книжку. Но что с этого? Приехать к нему и спросить о Нике? Глупее не придумаешь. Подкараулить их? Но пока не было времени для такой длительной спецоперации. Поэтому пришлось спрятать любопытство куда подальше. Если представится удобный случай — я выслежу их. Но это чуть позже. Сейчас мне не до этого — работа, Наталья Родионовна. Анжелы я не видела ни разу. Наверное, живет у своего молодого человека. У Руслана, решила я. Или у кого-нибудь еще. Сегодня с одним. Завтра — с другим.

Неожиданно я заметила, что с нетерпением жду встречи с Натальей Родионовной. Мне нравилось разговаривать с ней, выслушивать ее меткие суждения, острые замечания.

Но в этот раз она огорошила меня вопросом. Причем сразу.

— Скажите, Аврора, только честно, вам нравится Алина?

Никак не могу привыкнуть к манере разговора Натальи Родионовны — высказывать все начистоту. Лгать ей — бесполезно, но говорить все, как есть, — тоже не очень-то красиво. Я предпочитаю компромиссный вариант — молчание… Но он не проходит. Наталья Родионовна задает свой вопрос во второй раз, и я понимаю, что мне не отвертеться.

— Я еще плохо ее знаю.

— Чушь! — фыркает Наталья Родионовна. — Вы же взрослая женщина, Аврора. Наверняка уже знаете, что и почем в этой жизни. Не думаю, что вам нужно много времени, чтобы составить о ком-то свое мнение. Я хочу знать, что вы о ней думаете.

М-м… эффектная молодая женщина. Хваткая, цепкая, знает, что ей нужно. Но это внешний портрет. Может быть, в душе она совсем другая..

Наталья Родионовна пристально смотрит на меня.

— Господи, да о чем ты? — Она переходит на «ты». — Что там копаться? В каких глубинах? Все лежит на поверхности. Провинциальная девочка, приехавшая покорять столицу.

Я хотела возразить, что Алина — не такая уж и девочка, но промолчала.

— Ей хочется получить все сразу и в больших количествах. Не ждать, а взять… И куда Евгения смотрела… — усталым голосом заключает она.

— Евгения — это ваша сестра?

— Она… Курица! Да еще жутко завистливая. Неудобно так говорить о родной сестре, но из песни слов не выкинешь! Всю жизнь из нее вили веревки все, кому не лень. Вот и Алина… Вертела ею как хотела. Впрочем, какое я имею право судить ее. У меня самой дочь… — На лбу Натальи Родионовны собираются мелкие морщинки, а взгляд становится потухшим. — о чем тут говорить!

Мне хочется утешить Наталью Родионовну, но я не знаю как. Язык становится тяжелым, словно прилипшим к гортани, я могу только сочувственно молчать. Но Наталье Родионовне, видимо, и этого достаточно, потому что она неожиданно гладит меня по руке.

— Спасибо тебе, Авророчка!

— За что?

— Ты меня утешаешь и подбадриваешь. Не даешь окончательно впасть в отчаяние такой развалине, как я…

— Вы еще поправитесь, Наталья Родионовна, — шепчу я.

— Навряд ли.

— Почему?

Она устремляет на меня взгляд, в котором сквозит какая-то странная усталость и обреченность.

— Потому что знаю.

— Что знаете? — Мои вопросы перелетают к ней, как легкокрылые бабочки, порхающие с цветка на цветок в жаркий летний день.

— Знаю, что не поправлюсь.

— Откуда? Вам сказали врачи? Она усмехается.

— Мне сказал об этом мой врач, — подчеркивает она слово «мой» и указывает на сердце. — Оно не обманет. Я это предчувствую. Знаю. Называй это интуицией, предвидением. Как угодно. Женщины в моем роду часто умели предсказывать будущее. Вот и я…

— Но можно и ошибаться.

— В таких вещах ошибки быть не может.

Мы молчим. Наталья Родионовна чуть приподнимается с подушки.

— Я тебя не утомила?

— Нисколько! — с жаром восклицаю я. Она смотрит на меня с легкой улыбкой.

— А про себя думаешь: надоела мне эта тетка хуже горькой редьки. Не будь она женой моего начальника, я бы послала ее ко всем чертям.

— Нет, я так не думаю.

— Просто я измучилась. Да и Алина… — Наталья Родионовна издает протяжный вздох. — Чего она ждет — моей смерти? Зачем? Как же это горько, знать, что твой муж… — Она смотрит на меня. Прямо. Немигающе. Я не выдерживаю ее взгляда и отвожу глаза в сторону. — Все думают: вот лежит старуха и ничего не видит, что за ее спиной творится. Но это не так… Господи! Умереть, что ли!

Мне становится не по себе. Я понимаю, что присутствую при исповеди тяжелобольной женщины. Что она откровенничает со мной просто потому, что больше некому ее выслушать и пожалеть. Но что я могу сделать? Как облегчить ее физические и моральные страдания? Убрать Алину? Поговорить начистоту с Вячеславом Александровичем и сказать ему, чтобы он перестал спать с Алиной? Все это смешно и нелепо. Я бессильна. И могу только молчать. Молчать и слушать.

Я вспоминаю советы психологов, что в таких случаях надо поддерживать своего собеседника и соглашаться с ним. Выражать солидарность с его мыслями и словами.

— Вы же сами говорили об Алине — провинциалка. А они все такие — настырные.