Право первой ночи (СИ)

          Но в одном барин не солгал - боль потихоньку отступала. Пока ещё оставалось чувство распирания, правда, уже не такое ужасное, привыкла, я что ли? Но боли уже не было. Зато губы, целующие меня - это было тааак приятно! Всегда удивлялась, что в этом люди находят, противно же наверное, и слюняво. А вот барин целовался не слюняво. И совсем-совсем не противно. Только чуть щекотно от усов. И эти поцелуи даже немного примиряли меня с тем, что творилось там, внизу.

          А барин всё двигался и двигался. И в какой-то момент я вдруг поняла, что мне не только от поцелуев приятно, но и внизу, как ни удивительно, тоже. Боль прошла, а эти движения вдруг стали вызывать странное чувство. Снова низ живота стал наливаться теплом, требуя облегчения, только непонятно - какого. В прошлый раз легче стало от пальцев барина там, но потом всё испортила эта его здоровенная штуковина. А теперь... Не знаю, не понимаю, но вдруг осознала, что снова ёрзаю, и почему-то даже двигаюсь навстречу движениям барина.

          - Да! Да, моя хорошая, - сразу заметив, что происходит, стал подбадривать меня барин. - Я знаю, ты сможешь. Давай же, маленькая, ну?

          Я не понимала, чего он от меня хочет, я вообще мало что понимала, но этот жаркий шёпот прямо мне в губы словно бы заставил жар в моём теле сильнее накатывать волнами, усилил горячую боль внизу живота, ничего общего не имеющую с болью от первого проникновения, заставляя меня двигаться всё быстрее в поисках чего-то, какого-то освобождения, что у меня никак не получалось.

          - Не могу, - всхлипнула я от разочарования.

          - Сможешь! Я знаю, ты сможешь, я это чувствую! Давай же, маленькая, постарайся.

          Его рука скользнула между нашими телами и вновь стала ласкать меня там, губы прильнули к соску, и я уже не понимала, где нахожусь, что делаю, моё тело плавилось и напрягалось в погоне за чем-то недостижимым, я стонала в голос и билась, резко двигаясь навстречу сильным, быстрым движениям барина. И в какой-то момент его пальцы надавили куда-то, и в меня словно ударила молния, заставив всю ту скрученную напряжением боль в моём теле превратиться и невероятное удовольствие, слаще которого не бывает на свете, поглотившее меня целиком, окунувшее в радугу и оставившее обессиленной и невероятно счастливой. В тот же миг я услышала рычание барина, почувствовала, как он напрягся, а потом внезапно расслабился и рухнул на меня, придавив к постели, а внизу, там, где мы были соединены, в меня выплеснулась горячая жидкость.

           «Раздавит!» - было моей первой мыслью, но барин, словно услышав, скатился с меня, и тут же прижал к себе, целуя в макушку.

           «Ну, вот и всё, девство отдала, можно уходить», - вторая мысль, и даже непонятно, облегчение в ней было или разочарование. Потому что то, что я почувствовала в конце, было... было... это было так невероятно, так приятно, так чудесно, что хотелось плакать.

           «Варька, почему ты меня обманула?» - вынырнула следующая мысль. Да, поначалу было больно, очень больно, но потом, то, невероятное...

          - Лукерьюшка, чудо моё маленькое, - зашептал барин, прерывая мои мысли. - Какая же ты чувственная, отзывчивая, искренняя. Откуда ж ты взялась такая, солнышко моё?

          - Из Малой Ольховки, - честно ответила я.

          - Из Малой Ольховки, - повторил барин, тихо рассмеявшись мне в волосы. - Да, в Малой Ольховке я уж точно не искал. Знал бы, что там меня ждёт такое вот маленькое чудо, я бы раньше... Ну, это теперь уже не важно, я тебя нашёл, остальное - ерунда.

          Я мало что поняла из его слов, но почему-то стало так приятно. Похоже, то, что я такая мелкая и тощая, барину как раз нравится, иначе, почему он говорит «маленькая» с таким восхищением и нежностью? То, что всю жизнь было моим самым главным недостатком, для него оказалось чем-то, что делало меня почти красавицей. Может, у них, у бар, всё иначе, может, родись я в барской семье, не считалась бы чуть ли не уродиной? Но это уже неважно, я дочь Селивана Телушкина из деревни Малая Ольховка, а значит, всегда буду дохлятиной и самым мелким поросёнком в помёте.

          И никогда не быть мне ничьей женой, никогда глаза мои не загорятся восторгом, как у Варьки, когда она говорит о своём Антипке, не буду я вынашивать дитя, ворча, что тяжко, и спина болит, а сама украдкой гладить живот, нежно улыбаясь. Останется у меня только эта ночь. Хотя бы не помру старой девой, так и не узнав, каково это - быть с мужиком, не догадываясь, каким это может быть удовольствием. Спасибо Лушке, теперь я это знаю.

          Вздохнув, попыталась встать, но была лишь крепче притиснута к груди барина.

          - Куда ты, душа моя?

          - Домой.

          - Нет-нет, я не могу тебя отпустить. Только не теперь, когда, наконец-то, нашёл. Если бы это не был твой первый раз, я бы не остановился до самого утра, я просто не могу оторваться от тебя, чудо моё маленькое. Но у тебя, наверное, всё болит сейчас, да?

          - Болит, - кивнула я в растерянности.

          Ещё раз? Раньше такого никогда не было, все сразу уходили. Хотя... с чего я взяла, что все? Да, шептались бабы молодые, только много ли им веры? Вон, даже Варька набрехала про барина - и старый-то он, и немощный.