Право писать. Приглашение и приобщение к писательской жизни

Я рассказываю Реджине, что балую своего внутреннего писателя, покупаю ему дорогие кофейные лакомства с пеной, похожей на облака. Я катаю его на поезде – чтобы можно было писать и наслаждаться видами. Я покупаю ему красивые блокноты, шикарные авторучки, вышитое кресло – его можно поставить у окна, где свет лучше. Я пытаюсь не запугивать его, не нападать. Я не заставляю его писать исключительно то, что нужно, без того, что хочется. Он научился доверять мне, наслаждаться моим обществом и отвечать мне взаимностью.

– Знаете, – как-то раз говорит мне Реджина, – иногда я пишу, когда у меня совсем нет настроения, и когда читаю написанное позже – получается очень даже ничего. Как так?

Я отвечаю, что перепады настроения бросают тень на наши тексты, как пробегающие по небу тучи. Они омрачают восприятие прекрасного пейзажа и обманом заманивают в уныние.

– А на другую сторону они могут заманить? – любопытствует Реджина. Она молода и во всем выискивает подвох.

– Наверное, но это случается реже, к тому же, это нетрудно исправить, – отвечаю я, не желая идти на поводу у ее страхов.

– Терпеть не могу править, – фыркает она.

– А вот я люблю, – парирую я. – Мне нравится смотреть, как растет уровень моего ремесла.

– Ремесла! – Реджина закипает, едва услышав это слово. Ей хочется заниматься «Искусством», с большой буквы.

– Считайте это хитростями, если хотите, – говорю я.

Хитростям любы короткие абзацы в одно предложение. Повторения. Диалоги вместо описаний. Описания – вместо диалогов. Образы, чтобы разбавить факты. Факты, чтобы разбавить и заземлить искрящуюся цепочку образов.

– Хитрости – это унизительно, – заявляет она.

– Представь себе, что это просто разные позы, – советую я. Она в том возрасте, когда ее увлекает все, что хотя бы намекает на секс.

– Это вы пытаетесь меня обхитрить, – жалуется она.

– Хитрости действенны, – берусь поучать я, старшая и мудрая. – Мой внутренний писатель – немного парижанин, немного декадент, он любит назначенные свидания на закате дня – так у меня получается вызывать у него подходящее настроение.

– Да вы попросту советуете сесть и начать писать, – наконец, выпаливает она.

– Пожалуй, вы правы, – признаюсь я. – Как начнете – так и увидите, как легко втянуться.

– Хм.

– Очень трудно писать так, чтобы при этом не улучшилось настроение.

– Хм.

– Я вас не уговариваю. Пробуйте сами.

– Знаю, знаю. И, скорее всего, вы правы!

Да, я права.

Мои лошади пристально смотрят на меня в окно кабинета. Им мое писательство – разновидность работы по дому, нечто предсказуемое. Солнце поднимается над горой, их хозяйка просыпается, варит кофе и садится писать. Их загон в пятнадцати футах от моего окна, так что им все хорошо видно. Сегодня Джек Мерлин, мой ярко-каштановый арабский скакун, названный в честь сыщика из романов Джеймса Такера[12], жует траву у ограды. В последние пару дней он уже не раз забирался куда не следует и подъедал свежие побеги с моего крошечного газона. Это запрещено и потому так притягательно.

А я все пишу, потому что мне с этого потеха. Если помните, сегодня то самое утро, когда мне писать не хотелось. Фразы у меня выходили не менее капризными, чем мои лошади. А вот теперь солнце из-за горы поглаживает разноцветную гриву Каролины. Она чешет голову об ограду и прислушивается, навострив уши. Мне всегда казалось, что звук хорошей пишущей машинки напоминает частый стук копыт Чико – пони, что был у меня в детстве.

Сегодня мне не хотелось писать. Но я рада, что все равно это сделала.

Способ приобщения

Все мы иногда совершаем распространенную ошибку – думаем, что для писательства нужно «правильное» настроение. На самом же деле писать можно в любом настроении. Любое сгодится. Хитрость в том, чтобы войти в него, как в комнату, усесться поудобнее и начать писать. Попробуйте провести вот такой эксперимент.