Право писать. Приглашение и приобщение к писательской жизни

Засеките час времени. Если пишете дома, налейте себе чаю, кофе или какао. Если пишете в кафе – закажите сидр со специями, капучино, смузи или еще что-нибудь уютное. Устройтесь поудобнее, прикоснитесь к странице и пустите вашу более взрослую и мудрую внутреннюю восьмидесятилетнюю самость написать вам письмо о вашей жизни. Дайте ему посмотреть на вашу жизнь с высоты своих лет, предложить вам мудрые советы и подсказать, что делать. Пишите полчаса или дольше, если захотите. Не исключено, что вы пожелаете применять этот метод постоянно.

Глава 17 Свидетель

Сегодня утром мне позвонила подруга, у которой сейчас трудные времена. Она говорила на повышенных тонах, раздраженно, расстроенно. Говорила быстро и все больше по кругу. Я слышала, как она ходит взад-вперед по комнате. Несколько раз она остановилась прикурить сигарету. И даже междугородние провода не скрыли, как она затягивается – как через пневмошланг. Паника и горе нескончаемых потерь довели ее до ручки, а современный мир не предоставил возможности их оплакивать. Ее психотерапевт – в отпуске за границей. С родными она связь не поддерживала.

– Я тебя не отвлекаю? – спросила она. – Я, небось, произвожу дикое впечатление.

Я ее уверила, что нет, не производит. Но, похоже, она вне себя от горя.

– Так и есть, – сказала она. – Столько всего произошло. – Она перечислила: смерть одного любимого питомца, травма другого, годовщина смерти родителя, болезнь близкого друга…

После того как мы проговорили почти час, я предложила:

– Кажется, тебе стоит попробовать писать.

Повесив трубку, я подумала о том, что сказала и сделала. Что требуется моей подруге, для чего ей нужно писать?

Думаю, моей подруге требуется свидетель. Да и всем нам тоже.

Современная жизнь так одинока потому, что мы уже не свидетели друг другу. Мы проносимся по жизни с такой скоростью, что часто чувствуем себя одинокими – и не без основания. Мои друзья разбросаны по миру. Моя семья тоже. Я в Таосе, Нью-Мексико, а самые близкие мне люди живут в Дублине, Коннектикуте, Нью-Йорке, Лондоне, Бате, Бразилиа. Мы поддерживаем связь по телефону и по факсу, но все это ненадежно.

Сегодня писатель Соня Чокетт будет читать в Денвере. Я позвонила в книжный и оставила ей слова: «Хорошего вечера. Поговорим после». В книжном не пообещали, что смогут передать мое сообщение. На прошлой неделе я послала факс Дэвиду в Лондон, но получил его кто-то совсем другой. Он пришел на встречу, и там ему сказали: «Тебе факс от Джулии Кэмерон…» Тинкер – Эверсу, Эверс – Ченсу, а Ченса[31] еще поймать надо.

Даже с лучшими намерениями, с самой современной техникой, иногда выходит пан или пропал – или ретроградный Меркурий: те три периода в году, когда астрологи сообщают, что коммуникации выкидывают коленца. Нам нужен свидетель получше, поближе, нам нужно больше личной нежности, чем мы способны передать друг другу на расстоянии, как бы ни старались.

Я сказала подруге:

– Обитай ты в индийской деревне и переживай горе, да еще и не одно, никто бы не требовал от тебя продолжать «функционировать». Все бы знали, что тебе требуется погоревать. Современное представление о том, что, скорбя, нужно продолжать «выполнять свои функции», довольно бесчеловечно. Мы убеждены, будто, что бы ни случилось, нужно сохранять лицо, хорошую мину при плохой игре. А нужно ли?

– Думаю, да, – осторожно ответила подруга. – Мне кажется, это мой долг – вести себя как обычно, чтобы не беспокоить близких.

– У тебя должно быть место, где можно расклеиться.

– Ну да, согласна. – Судя по ее тону, эта мысль принесла ей облегчение.

– Для меня это место – страницы моих текстов.

Между нами повисла тишина – подруга задумалась, вернее, попыталась задуматься, несмотря на бурю в голове.

Наконец она заговорила.

– Вообще-то, я пишу. Совсем недавно. Вчера я сочинила мужу письмо в пять страниц.

– Я как раз об этом и говорю, – поддержала я. – Я начала писать утренние страницы, когда разводилась. Мне нужно было место, чтобы выместить свою скорбь.

– Так вот когда ты начала писать по утрам! Вот для чего это надо!

– Но и не только для этого.

– Может, и мне стоит попробовать писать утренние страницы, – сказала подруга. – Я всегда воспринимала их как занятие Джулии, но, может, они и мне помогут.

– Вполне может быть.

Когда мы пишем, жизнь становится яснее и мягче. Когда пишем, мы – свидетели самим себе. И говорим, как деревенские старейшины: «Я помню тебя, когда ты еще пешком под стол ходил, и тебя теперь не узнать».