Право по рождению

Серентия свалила свою скудную добычу на небольшой настил рядом с костром. Большую часть ягод трудно было назвать съедобными, а всё же это было лучше, чем ничего. Она также нашла несколько съедобных корешков.

Мендельн стоял напротив неё и смотрел в темноту за пределами лагеря. Ахилия он не поджидал так скоро, но Ульдиссиан и Лилия уже должны были вернуться — и он и Серентия это знали. Но если Мендельн волновался только за безопасность брата, то переживания дочери торговца были куда как более запутанны.

— Она с ним, — прошептала Серентия, и тон её выдавал чувство, которое Мендельн всегда находил неудобным. Девушки в Сераме никогда не проявляли к нему интереса, и он, в свою очередь, не мог выяснить, как это изменить.

— Возможно, что так, — он попробовал сменить тему. — Я надеюсь, Ахилий поймает хотя бы одного кролика. В седельных мешках стражников было совсем немного сушёной еды.

— Я волнуюсь за него, Мендельн, — продолжала она. — Когда эта женщина с ним, он перестаёт слышать голос разума.

— Нет, что ты. Я хорошо знаю своего брата.

Серентия резко встала, и её собеседник от удивления непроизвольно отступил назад.

— Стоит ей шепнуть ему на ухо, и он следует за ней, словно щенок!

— Любовь способна на такое, — ответил он, прежде чем сообразил, что говорит. К его ужасу Серентия посмотрела на него так, словно он только что вонзил кинжал ей в сердце. — Я только хотел сказать, что…

К счастью, его бормотание было прервано прибытием не Ульдиссиана, но Ахилия. Охотник нёс двух кроликов и птицу в левой руке, на лице его сияла улыбка, которая быстро испарилась, когда он заметил выражение лица Серентии.

— Серри… Что такое? — Он посмотрел из-за её плеча на Мендельна, и испепеляющий взгляд дал брату Ульдиссиана почувствовать, что он будет следующей добычей на охоте Ахилия. — Ты рассказал ей? Мендельн! Как ты мог? Серри, я очень сожалею о том, что случилось с твоим отцом…

Мендельн махнул было ему рукой, чтобы он замолчал, но было слишком поздно. Теперь ужасное выражение, которое она сосредоточила на сыне Диомеда, переметнулось к охотнику.

— А что с моим отцом?

Ахилий вдруг пошёл к Мендельну, словно не слышал её:

— Мендельн, ну-ка, помоги мне приготовить это! На готовку их уйдёт некоторое время, так что лучше нам работать быстро…

— Ахилий! — дочь Сайруса обошла костёр и встала между двумя мужчинами. — Что случилось с моим отцом? — она посмотрела на брата Ульдиссиана. — Ты тоже знаешь?

— Серентия, я…

Её раздражение только росло.

— Что-то случилось с ним! Я хочу знать, что именно!

Забыв про свою добычу, охотник схватил её за плечи. Мендельн хотел сделать то же самое, но, как всегда случалось в обращении с женщинами, он изначально оказался на секунду позади другого мужчины.

— Серри… — всё веселье, какое обычно излучал Ахилий, бесследно исчезло. — Серри… Сайрус мёртв.

— Нет… Нет… Нет… — она неистово качала головой.

— Это правда, — подтвердил Мендельн как можно осторожней. — Это был… Несчастный случай.

— Как?

Брат Ульдиссиана колебался.

— Часть крыши оторвало ветром…

Темноволосая девушка посмотрела вниз.

— Ветер…

Мендельн боялся, что она станет обвинять Ульдиссиана, но вместо этого Серентия снова села к огню. Положил лицо на ладони, она начала плакать.

Ахилий первым подошёл к ней. Лучник приобнял её одной рукой в знак утешения. В его выражении лица и действиях не было ничего, кроме сочувствия и участия. Мендельн знал, как сильно Ахилий заботится о Серентии — больше, чем кто бы то ни было, включая его самого. Определённо иначе, чем Ульдиссиан, который так и не перестал видеть в ней маленькую девочку, следующую за ним по пятам.

Достаточно зная Серентию, Мендельн жалел охотника. Перед ним была единственная цель, которую при всём своём умении он не мог добыть.

Чувствуя себя неловко, Мендельн улизнул из лагеря. Ахилий принёс достаточно еды, и, когда всё уляжется, они смогут начать её готовить. Сейчас он хотел только одного — оставить Серентию на попечение охотника.

Нет, он оставил дочь Сайруса Ахилию не потому, что не уважал её. Уходя во тьму леса, Мендельн знал, что делает это скорее ради спокойствия своего собственного рассудка. Что он мог сказать Серентии… Что её отец звал её после того, как умер? Что он может поклясться, что видел, как Сайрус стоял над останками своего собственного тела?

Прислонившись к дереву, Мендельн попытался разобраться, что с ним происходит. Потери сознания, грязь на руках, теперь вот ещё голоса и видения — всё указывало на сумасшествие.

В то же время то, что он наблюдал вокруг своего брата, тоже можно было назвать сумасшествием. Немудрено, что Ульдиссиан именно так и подумал.

И было ясно, что Ульдиссиан ошибся. Мендельн являл собой доказательство этого. Жестокого шрама, оставленного бичом, больше не было. Рана излечилась, вероятно, во время бегства братьев из Серама. Во всяком случае, к тому времени, когда они остановились на ночь, от неё не осталось и следа.