Право сильного

Получалось, и довольно неплохо: я замечал не только оранжевые головки и грудки зарянок, посверкивающие бусинки глаз стремительных куниц да любопытные мордочки вездесущих белок, но и отголоски мыслей, занимающих моих спутников. Некоторые даже 'читал': скажем, увидев, что во время переправы через небольшую речушку взгляд Колченогого Дика слегка потемнел, а пальцы правой руки нервно прикоснулись к бедру, я догадался, что он вспоминает бой на берегу Калатши, во время которого его ранили. А редкие и почти неслышные вздохи Клайда Клешни явно относились к содержанию полученного им письма. Того самого, которое он прятал под левым наручем: десятник до безумия жаждал увидеть и своего первенца, и молодую жену, только-только разрешившуюся от бремени.

'Увидишь. Обязательно. Как только закончится эта война, я отпущу тебя домой. Как минимум, до весны…' — мысленно повторял я каждый раз, когда он прикасался к тому самому наручу. И старательно отгонял от себя мысли о том, что какая-нибудь ерзидская сабля может внести в мои планы свои коррективы…

…Услышав уханье филина — знак 'внимание', поданный головным дозором — я перешел с бега на шаг, проверил, не сдвинулись ли в сторону рукояти мечей, и сдвинул лямки заплечного мешка так, чтобы, при необходимости, его можно было скинуть в одно мгновение. Мои воины сделали то же самое. А затем, не дожидаясь команды, скользнули в разные стороны и растворились между деревьев.

Проводив взглядом последнего, я перетек к ближайшему стволу и медленно 'поплыл' дальше. Стараясь двигаться предельно неторопливо и плавно.

В это время 'филин' ухнул еще раз. А затем чуть в стороне послышалась долгая, раскатистая басовая трель самки серой неясыти.

'Опасности нет. Можно двигаться дальше…' — мысленно 'перевел' я, а через два особых 'коленца' заинтересованно вгляделся во тьму: где-то там, впереди, дозор обнаружил беженцев.

'Проверю сам. Вы — прикрываете…' — жестами показал я 'лесу' и, не проверяя, увидели воины эту команду или нет, заскользил вперед. А уже через пару минут увидел далеко впереди едва заметные отблески. И поморщился: судя по тому, что костер не скрывали, среди беженцев не было ни охотников, ни бывших солдат.

Так оно, собственно, и оказалось: в небольшой низинке, расположенной в десятке перестрелов от дороги, пряталось три с лишним десятка женщин, пяток донельзя измученных подростков от восьми и до двенадцати лет и уйма детей. Увидев меня, вся эта толпа сложилась в поясном поклоне, а дебелая тетка с разодранным в кровь лицом и драном тулупе на голое тело бухнулась на колени, ткнулась лбом в промерзшую землю и затряслась в беззвучных рыданиях.

'Муж, двое сыновей и дочка…' — одними губами произнесла мрачная, как грозовая туча, молоденькая девица в вымазанном грязью сарафане, видавшей виды душегрейке и стоптанных войлочных постолах и закусила губу — видимо, вспомнила о своих потерях.

'Вот и первые смерти…' — угрюмо подумал я, затем сбросил на землю заплечный мешок и негромко поинтересовался:

— Детей кормили?

— Только грудничков… — отозвалось сразу несколько человек. — Остальных нечем, ваш-мл-сть: бежали в том, чем были…

— Ваша светлость… — ухнул Бродяга из-за моего плеча.

У девицы в грязном сарафане отвалилась челюсть, а глаза чуть не вывалились из орбит:

— Г-граф А-аурон Утерс?!

— А почему именно Утерс? — удивленно спросил я.

— Граф. В лесу. С солдатами. Двигается не ОТ, а К ерзидам… — грустно усмехнулась она. — Опять же, молод, красив и с двумя мечами…

Логика была железной. Особенно в той части, где говорилось про парное оружие. Поэтому пришлось признаваться:

— Да, это я…

— Простите, ваша светлость, обозналась! — затараторила девица и, покраснев до корней волос, принялась приводить в порядок свою одежду.

— За что? Как видите, я не в сюрко родовых цветов и не в карете… — буркнул я и, чтобы не смущать ни ее, ни остальных женщин, присел на корточки, развязал горловину мешка и вытащил из него сверток с продуктами: — Держите…

…Минут через сорок в лагере воцарилась мертвая тишина: сытая малышня, укутанная во что попало и устроенная на подстилках из лапника, спала или боролась со сном, дети постарше, явно не желающие отправляться на боковую, прятались кто где, а взрослые собрались вокруг ямы с костром и угрюмо слушали срывающийся голос одной из беженок:

— Га-анец… пра-анесся через ди-иревню… де-т в полдень… Ска-азал, что началась ва-айна… и что сти-ипняки пи-иешли гра-аницу… Горван начал была-а са-абираться, но Ма-аршад поднял его на смех, мол-а, хде гра-аница, а хде мы…

Слушать ее, да еще находясь в состоянии прозрения, было жутковато: женщина видела все, что рассказывала. И заново переживала все, через что ей пришлось пройти.

— Ка-агда за а-аколицей ра-аздался топот ка-апыт, я была у Анфишкиного ка-алодца. Б-алтала с На-астой и Ла-адой… Мы па-адумали, что это-ть — а-ачередной а-абоз… Но па-атом щелкнули ти-итивы, кто-то стра-ашно за-аорал…