Право учить. Повторение пройденного

Угу. Повторяющиеся через равные промежутки отрезки, идущие от накра к сердцу девушки. Длинноваты, однако. Зачем надо было тянуть так далеко? Расположил бы заклинание прямо на груди… А, понял: видимо, мэнсьера более всего привлекала филейная часть возлюбленной, тогда нахождение напоминания в столь пикантном месте оправдано и не лишено остроумия. Ну, кому-то шутка, а мне — упрощение задачи. Вот в этом, этом и этом местах…

Иглы Пустоты прошли через девичью плоть, раздвигая ткани, и вонзились в цепочки заклинания, разрывая их на безопасные для поглощения клочки. Накр заволновался, ощутив сжатие периметра своего влияния, но новая волна голодных язычков уже полностью отрезала подобие разума от управления, пожирая Узлы Кружева, один за другим… Уничтожить заклинание нетрудно. Важно правильно определить наиболее уязвимые участки и последовательность ударов по ним, а дальше все идет без долгих раздумий.

Когда накр окончательно лишился своей смертоносной начинки, он стал похож на большое родимое пятно, только гладкое, как камешек. Я жестом попросил у ближайшего из моряков нож и, как только мог аккуратно, подковырнул твердый, темно-розовый комок.

Девушка вздрогнула, но не издала ни звука, хотя лезвие, прорезавшее кожу и мышцы, наверняка причинило ощутимую боль. А когда накр упал, прощально блеснув полированным боком в свете факелов, я, не оборачиваясь, сказал, громко и четко:

— Надеюсь, это была единственная причина вашего молчания, почтенный?

Тишина, наступившая во дворе с той минуты, как я начал раздевать девушку, стала еще мертвее, будто все присутствующие разом затаили дыхание. А потом раздался глухой удар о землю, и следом за ним — полный боли крик.

— Господин!

Девушка бросилась к упавшему мэнсьеру, обняла его и прижалась к старческой груди, забыв обо всем, начиная от собственной наготы и заканчивая десятками удивленных взглядов.

— Господин, что с вами?

Он умирал, и остатка сил старику хватило только на то, чтобы дотронуться желтушно-бледной рукой до темных локонов растрепавшейся косы и прошептать:

— Все хорошо, девочка моя… Теперь все хорошо…

Короткий всхлип. Мгновение тишины. И — сдавленный плач.

Льюс, все это время молчавший наравне с другими и внимательно наблюдавший за моими действиями, спросил:

— Что это было, Мастер?

Я выдохнул и повел плечами, разминая уставшие мышцы.

— Очень мерзкая вещь, милорд. Злоумышленник, причастный к отравлению воды, обеспечил себе молчание и поддержку мэнсьера, поместив на тело дорогого ему человека заклинание, которое в случае необходимости убило бы девушку, тем самым нанося смертельный удар сердцу старика.

— Вы… уничтожили это заклинание?

— Да.

— Но… — Льюс недоверчиво нахмурился. — Насколько мне известно, Мастера не чародействуют.

— Верно. Я не умею творить волшбу. Но мне доступны пути, которыми ее можно разрушать.

— Не причиняя вреда?

— Это как получится, милорд.

Черты осунувшегося лица Магайона слегка расслабились.

— Да, как получится… Но вы потерпели поражение, не так ли?

— Я уберег от смерти юное создание. Это ли не победа? Старик понимал, что его дни сочтены, и умер, уверенный, что дорогой ему человек будет жить. Это поражение? Да, мы не узнали того, что требовалось, но никакое событие на свете не происходит зря, милорд. Мы с вами стали свидетелями силы любви, способной одержать верх над смертью. Разве такое знание не стоит цены, которую за него заплатили?

Льюс стоял, храня молчание. Может быть, насмешливое. Может быть, благоговейное. Какая разница? У меня на душе было тоскливо, потому что мои руки вновь оказались запятнаны кровью, хоть я и пальцем не дотронулся до своей жертвы.

Старик умер. Не от клинка или чар, а от взрыва чувств, подготовленного и исполненного неумехой. Мной. Представляю, что он ощущал, когда я начал освобождать от одежды девушку. Наверное, в первые минуты мэнсьер решил, что мне стало известно его маленькое увлечение, и состоится унизительное представление, во время которого прелестница узнает ласки многих и многих. Думается, этого уже достаточно, чтобы кровь закипела. А когда цель моих действий стала, наконец, понятна, старик жил одной надеждой: только бы мне удалось, только бы удалось… Немудрено, что благополучное завершение затеянного мной спектакля, вызвав облегчение и радость, унесло с собой последние жизненные силы. Надо было действовать иначе, надо было…

Ты права, драгоценная: мне безразличен этот город и люди, живущие в нем.

«И ты снова лжешь, любовь моя: безразличие не сжимает сердце и перехватывает дыхание, оставляя на языке привкус горечи…»

Я убил старика.

«Отчасти, да, не буду спорить… И все же, он умер благодарным, чувствуешь? Прислушайся…»

Я поднял голову, вглядываясь в небо, по которому крохотными бусинками рассыпались звезды. Прислушаться? К чему?

И словно отвечая, воздух пришел в движение, мимолетно лизнув мою щеку, колыхнув пламя факелов рядом со мной и прошелестев песчинками по двору: «Спасибо… Мастер…».

Это… Мне ведь почудилось, правда?

«Считай, как хочешь, любовь моя…» — грустно разрешила Мантия, окутывая меня невидимым, но теплым пледом Крыльев.