Право учить. Повторение пройденного

— Полагаю, да, милорд, и в большой. В смертельной.

— В чём её причина?

— Отравленная вода.

— Вода? — Он на мгновение задумался. — Вы говорите о городских колодцах? Но люди не берут из них воду: ещё зимой отец, получив известие о воде, непригодной для питья, велел изыскать другой источник. И если не ошибаюсь, его нашли?

Льюс подошёл к столику и взял бокал, наполненный прозрачной жидкостью.

— Эта вода выше всяких похвал.

— К сожалению, милорд, именно о ней я и говорю. Она отравлена.

Хрустальные брызги смешались с водяными, когда герцог разжал пальцы.

— Отравлена?

— Но её пили не все жители города. Например, без неё обходились те, кто был осведомлён об угрозе, исходящей от источника. Мэнсьер, к примеру. Не так ли, почтенный?

Я обернулся, но успел только увидеть отступающего назад и захлопывающего за собой дверь старика. Последовавший далее лязг железа ясно сказал: нас заперли.

— На что вы надеетесь, глупец? — крикнул я, подозревая, что мэнсьер не ушёл далеко.

Мои подозрения оправдались — старик хрипло расхохотался за дверью.

— Прожить дольше, чем вы!

— Это не так просто.

— Проще, чем кажется! Герцог уже не жилец, а вы покинете этот дом с обвинением в убийстве. Не думаю, что вас спасёт ваш титул!

Сколько прошло времени? Не более пяти минут с того момента, как защёлкнулся дверной замок. А казалось, что минула вечность. Но если об этом говорили даже мои чувства, что должно было твориться в душе молодого герцога, носящего свой титул, как ему наверняка думалось, последние дни?

Льюс смотрел мимо меня, да и вообще мимо. В дали, недоступные обычному взгляду. Смотрел, задержав дыхание, а потом прошептал:

— Значит, я умираю…

— Приговор ещё не подписан, милорд. — Я осторожно попытался увести мысли молодого человека с опасной тропинки, но он меня попросту не слышал.

— Я заслужил это… Боги покарали меня за недостойные желания.

— Делать им больше нечего!

Фыркаю, но даже кощунство в отношении небожителей не помогает: Льюс медленно, но верно погружается в омут скорби.

— Я желал смерти своему брату, и теперь должен искупить этот грех…

Я вдохнул. Выдохнул.

Могу понять отчаяние, вызванное неожиданным и крайне печальным известием, но пока герцог нужен мне вменяемым. Да и потом тоже, поскольку лично я не собирался ни умирать, ни доказывать свою непричастность к смерти Магайона. А лучший способ отвести от себя обвинения — предъявить живую и здоровую жертву. М-да, но как выполнить оба эти условия? Особенно касающееся здоровья? Телесное в явном непорядке, а душевное, если не принять действенных мер, скоро с ним сравняется.

Кладу руку на плечо Льюса и сжимаю пальцы. Ничего, одеяло толстое, больно не будет, даже синяков не останется. Моё прикосновение нарушает сосредоточенность герцога на собственных переживаниях, и туман в серых глазах становится чуть разрежённее.

— Не время и не место напоминать вам такие простые вещи, но выхода нет. Вы помните о ваших долгах, милорд?

— Долгах? — Он рассеянно приподнимает брови. — Их много?

— Нет, всего два. Перед вашими подданными и перед самим собой.

— Вы кое-что упустили, Мастер… — Даже смертная (точнее, предсмертная) тоска не смогла удержать герцога от того, чтобы не нанести маленький язвительный укол открывшемуся противнику. — Есть ещё семья.

— Правда? — улыбаюсь. — Вспомнили наконец-то? Какая радость! Тогда бросьте думать о глупостях и послушайте меня, у нас с вами очень много дел.

— Есть ли в них смысл? — равнодушный вопрос. — Я скоро умру и, возможно, не успею сделать и малой части того, что должен.

— Увы, милорд, ваше предположение не подходит для оправдания бездействия, да и не станет таковым.

— Как мне вас понимать?

— Принести пользу может и жизнь, и смерть; нужно только уметь извлекать выгоду из того, что попадает в руки. Мэнсьер хорошо знает это правило!

Льюс болезненно сморщился:

— Не ожидал от старика такой прыти… Неужели он заимел что-то против меня? Когда успел? И чем я мог его обидеть?

— Скорее всего, ничем, милорд. Не беру на себя многого, но могу предположить повод для столь… дерзкого поведения почтенного мэнсьера. Проблема поколений.

— Поколений?

— Видите ли, милорд, со временем каждый из нас начинает полагать (и зачастую вполне обоснованно), что знает и умеет больше, чем ещё не достигшие сходного возраста. Это полузаблуждение-полуоткровение основывается на очень простом сравнении себя нынешнего и себя тогдашнего. Разумеется, чем меньше жизненный опыт, тем больше ошибок мы совершаем, и детство в этом смысле — самая опасная пора, когда любой наш поступок может стать роковым для последующей жизни. Собственно, потому мы и нуждаемся в присмотре мудрых и терпеливых родителей и наставников, оберегающих нас от подобной опасности. Но время идёт, мы взрослеем, набираемся уверенности в своих силах, умнеем и в какой-то момент начинаем свысока посматривать на более молодых. Конечно, мы им завидуем, вспоминая собственную лихую беспечность, но гордимся достигнутым и смиряемся с тем, что юность, с её отвагой и азартом, не вернётся.

— И что же объясняют ваши рассуждения касательно старика?