Правофланговые Комсомола

В депо рыскали десятки сыщиков, хватали и тащили в застенки по малейшему подозрению. Круг вокруг Баневура сжимался, но неуловимый юный патриот бесследно исчез: ему было приказано уйти из депо в тайгу, в партизанский отряд Топоркова.

Оказавшись на новом месте, Виталий с интересом оглядывал укрытый под кронами лиственниц партизанский лагерь — шалаши, повозки, коновязи, дымки костров. Всюду ходили люди с гранатами, пистолетами в кобурах у пояса, некоторые перехлестнуты пулеметными лентами. У каждого на фуражке или шапке алая ленточка — отличительный знак «красного» партизана.

Выросший в городе, Баневур немного оробел от нахлынувших на него ощущений новой, необычной жизни. Ведь придется столькому учиться, начиная с азов, — езде на лошади, стрельбе из оружия, владению шашкой, умению вести разведку и бой по канонам партизанского искусства. Не оплошать бы, не ударить в грязь лицом перед этими закаленными в жарких схватках людьми, подумал он.

Из палатки вышел высокий мужчина, статный, в кожаной куртке, туго перетянутой ремнем.

— Командир наш, Афанасий Иванович Топорков, — уважительно шепнул Баневуру сопровождавший его парень.

Был Топорков немолод, строг лицом. Глаза лучились живой, энергичной мыслью. Все сидело на нем как влитое. Ступал он легко и твердо, словно не чувствуя за плечами бремени лет.

Командир сразу понравился Виталию. А тот, уже осведомленный о назначении Баневура комиссаром, просто сказал:

— Ну что ж, давай знакомиться, — крепко пожал руку, на секунду задерживая на юноше пристальный взгляд.

Перед Топорковым стоял невысокий, с ладной сухощавой фигурой парень. Сквозь смуглую кожу впалых щек пробивался здоровый румянец. Из-под черных, чубом нависавших волос смело и открыто смотрели темные, живые глаза. Что-то еще юношески-мягкое, угловатое было в лице, в подбородке, еще не знавшем бритвы, но твердая линия сомкнутых губ, прямой взгляд придавали ему не по годам серьезное выражение.

— Думал я, постарше будешь, — с добродушной откровенностью сказал Топорков.

— Так ведь состариться успею, — в тон ему ответит Виталий.

— Тоже верно, — согласился Топорков, улыбнувшись широко, открыто, так, что сразу почувствовалось — человек этот большой души, щедрого сердца. — Что ж, вместо жить и воевать будем. Проходи, — пригласил он жестом в шалаш.

Между ними установились искренние, душевные отношения. Чутьем опытного подпольщика-большевика Топорков сразу оценил способность Баневура быстро сходиться с людьми, свободно ориентироваться в политической обстановке, говорить о ней так, что и малограмотным крестьянам, которых в отряде было немало, все становилось ясным.

Виталий же с глубоким уважением относился к Топоркову, ведя его командирский талант, железную волю, гибкий ум. Партизаны беззаветно любили своего командира, готовы были идти за ним хоть в огонь, хоть в воду.

По-отечески заботливо принялся Топорков обучать Баневура всем премудростям партизанской жизни, и тот, сметливый и понятливый, быстро освоился на новом месте.

«Как там, в городе, дела? — интересовались партизаны. — Поди, отсиживаются рабочие? Ждут, когда мы припожалуем?» И Баневур рассказывая об организованной, отважной борьбе подпольщиков, коммунистов и комсомольцев, о росте рядов народных мстителей, несмотря на непрекращающиеся расстрелы и аресты. Партизаны, недостаточно осведомленные о положении в городе, сочувственно, понимающе говорили: «Значит, и там война. Придет час — вместе ударим по белопогонникам…»

Весной 1922 года белогвардейцы решили разгромить отряд Топоркова, который своими активными действиями наносил им большой урон — пускал под откос эшелоны, нарушал связь, дерзкими налетами уничтожал оккупантов. На выполнение этой операции белые бросили большой конный карательный отряд, значительно превосходивший партизанские силы.

И все же, узнав об этом, Топорков принял решение дать бой врагам, устроив им засаду на дороге в лесу, где они не могли бы развернуться и использовать свое превосходство в силах.

— Пойдешь на ответственный участок, — сказал он Баневуру. — Возможно, беляки полезут именно туда, когда прижгем им пятки. Держитесь во что бы то ни стало,

— Будет исполнено, товарищ командир, — заверил Виталий,

Он залег в цепи партизан среди кустарника, подступавшего к дороге. Рядом, за пеньком, пристроился седоусый, седобородый дед с берданкой, таежный охотник. Из его потертого малахая торчали ветки багульника — в пяти шагах дед среди кустов был неразличим. Когда показались едущие на рысях конные, он тихо заговорил, словно заманивая их, поддаваясь проснувшемуся в нем азарту боя:

— Ну, подходь, подходь, голубчики, поближе. Давненько вас поджидаем…

Виталий уже отчетливо видел усатые, разгоряченные лица карателей, слышал храп коней, цокот копыт, тяжелое дыхание людей. Взял на мушку дородного белоказака, когда раздался громкий голос Топоркова:

— По белой сволочи огонь!