Наслаждаюсь здесь тишиной, свободой и, главное, полным досугом. Положительно, он временами необходим для нормальной жизни души. Наша обычная жизнь, вся сплошь занятая делами и почти ни минуты не оставляющая, чтобы передохнуть и опомниться, серьезно вредит тому подсознательному, что должно созревать в тишине и некоторой видимой бездеятельности.
Упорно мечтаю о своем очаге, и даже в буквальном смысле – о камине, который топится дровами, о своей библиотеке, саде. Конечно, это только «бессмысленные мечтания», вся жизнь наша и вся история против этого – к сокрушению очагов, к истреблению семейной жизни, к муравейнику и улью.
Фонтан, и на нем статуя Божией Матери в короне. То же у меня в комнатке, дешевая рыночная статуэтка, но я так был ей рад. Мужик поит у источника лошадь; другие мужики и бабы гребут сено. Молчаливая, неспешная жизнь; даже поезд не торопится и перевозит все доброкачественные вещи: бревна, дрова, прессованную солому и сено; и бесовские силы, правящие миром, пересекают этот тихий человеческий мирок только в виде молниями пролетающих автомобилей по узкой полоске шоссе, залитой смрадным гудроном (точно, чтобы отделить мир бесовский и Божий).
…Наперед решаю – по возможности никогда не жить в отелях. Комната гостиницы, даже хорошей, полна вся чужими, вредными для моего душевного мира флюидами. Какие-то чуждые запахи, постель, на которой спали тысячи людей, умывальник с непременно прилипшим чужим волосом все это беспокойно, подозрительно, фальшиво. Можно ли нормально жить, отдыхать в такой обстановке! Дом – совсем другое дело, даже самый примитивный и неудобный, здесь все естественно, человечно, доброкачественно.
Живем в старой 250-300-летней ферме: низкие потолки с толстыми балками, небольшие окна, камин, крепостные стены. На месте прежнего камина сейчас чугунная печка, но и она, особенно в сырые дни, дает впечатление настоящего дома, уюта, чего-то желанного. Я думаю, настоящее чувство домашнего очага могло быть только у людей, выросших в таких гнездах, в
«У всадника развивается чувство свободы и власти» (Л. Браун) – всадник, верховая езда создали рыцарство и всю рыцарскую культуру. Какие чувства рождает управление автомобилем? Что несут в мир шоферы? Какую новую культуру создает автомобиль?!
Дом – очаг – пенаты. В прекрасной статье С. Франка «Религиозность Пушкина» страница отведена культу у Пушкина домашнего очага, пенатов, уединения.
Оказывается, стихотворение «Пора, мой друг, пора…» написано на листке, на обороте которого есть запись: «Скоро ли перенесу я мои пенаты в деревню – поля, сад, крестьяне, книги, труды поэтические, семья, любовь, религия, смерть».
Откуда стыдность (и бесстыдство) наготы, запрещение ее в Библии и в религиозном сознании народов? Я думаю, что «голый человек» = «грешный человек», отпадший от Божией славы. Тела прародителей и тела святых облечены «светом, яко ризою»; у нас, павших, свет заменен одеждами до времени; «голое состояние» есть вызов Богу, утверждение в своем грехе.
Сегодня, глядя на молодого крестьянина-рабочего на площадке трамвая, я подумал: какое малое место в фигуре человека занимает лицо и как мало места в лице занимают глаза, и тут я понял выражение «многоочитые Херувимы».
Чувство стиля помогает нам понимать жизнь, ее гармонию или дисгармонию, отношения людей, оно помогает устраивать свою жизнь, семью, дом. Но вместе с тем оно же делает жизнь временами тяжелой – нарушение стиля другими больно задевает нас там, где другие ничего бы не заметили.
Кроме того, эти же нарушения у хороших и добрых людей часто мешают сойтись с ними, мешают быть добрыми.
Если бы нам удалось углубить это чувство, научиться под внешней некрасивостью и беспорядком видеть гармонию и красоту (где они есть) – это было бы близко к мудрости.
«Солнце – вечное окно в золотую ослепительность» – это звучит у меня весь сегодняшний, очень жаркий день, Солнце – соль, sol-sal.
Солнце замещается солью в священных обрядах, солью очищается жертва. Вкус солнца – горько соленый, как у моря, а запах – как у горьких трав, растущих на сухих скалах. Чабер более солнечная трава, чем влажные розы. Вот что думал я, сидя на могильном камне, растирая и нюхая травинки полыни.
Вот я на месте моего отдыха. Здесь невозможно не восстановиться – солнце, воздух, обилие горных потоков и поднимающиеся снизу ароматы леса и дальних лугов.
Я люблю также и низы и долины, но бесконечно меньше и иначе – вероятно, как любят грех, люблю тепло, «изобилие плодов земных». Здесь же аскетическая скудость.