К чему прикипаем мы сердцем — это ведь мы вполне ощущаем, если начинаем вслушиваться в голос совести (отчего мы так часто и глушим её, чтобы отогнать от себя неприглядную истину).
Вот главная тема русской литературы — противоборство двух раздирающих душу и сердце наши стремлений — к
Человек обречён на выбор между добром и злом, но он усугубляет заключённый в этом трагизм своего существования ещё и метаниями между различными пониманиями добра и зла. Вот эту-то смятённость души высветила русская литература, сделав её, по сути, главным предметом своего сострадательного исследования. Она сумела приобщить читателя к таким внутренним переживаниям, таким терзаниям совести, погрузить его в такие бездны души, о каких имела весьма малое представление литература около-европейская.
Западному человеку и вообще проще. «Коммерческая сотериология» католицизма, протестантское отрицание необходимости какой-либо внутренней борьбы с грехом делают жизнь внешне более ясной и радостной, в каком-то смысле более гармоничной, лишённой терзаний душевных. Стоит ещё раз перечитать приведённые чуть ранее размышления литераторов, сопоставлявших русскую и западную словесность, чтобы без труда убедиться: различия определяются именно разнонаправленностью внутренних стремлений: западных писателей (и читателей) к
Я молод, жизнь во мне крепка;
Чего мне ждать? Тоска, тоска!..
Как к такому страданию относиться — зависит от осмысления жизни каждым из нас. Кто-то сочтёт его проявлением безумия. Но русский человек оказался на подобное обречённым (хотя не каждый без исключения, разумеется), и литература это точно отразила. А произошло так потому, что сам вектор душевных стремлений был повёрнут Православием в противоположном от земных благ направлении.
Бесспорно, одно лишь стремление не обеспечивает достижения цели. Иначе: с чего бы и мучиться?
Все проблемы русской литературы многократно усугублены и тем, что гармония обладания небесными дарами искусству секулярному и вообще неподвластна. Или, сделаем уступку самолюбию художников, почти неподвластна. Искусство чувствует себя свободным и всесильным лишь в стихии противоречий и конфликтов. Мы должны ясно сознавать: сфера художественного творчества ограничена областью души — в системе христианской трихотомии: тело, душа, дух. Это вовсе не оскорбляет и не принижает искусство, но лишь точно определяет границы его возможностей. Однако пространство душевное столь обширно и необозримо, что искусство и в строго ограниченных пределах вряд ли сможет когда-либо исчерпать предназначенное ему.
Точно так — корабль может плавать лишь внутри пространства, очерченного береговой линией, да океан-то слишком необозрим. Вопрос лишь — куда и зачем плыть.
Искусство, и литература в частности, может в необозримом пространстве души замкнуться в тех областях, где душа соприкасается с телесным естеством, но может возвыситься и до сфер, пограничных с пребыванием духа. Такова в высших своих достижениях — русская литература.
Одною из важнейших проблем, вставших изначально перед русским православным сознанием, стала, повторим, именно проблема — выбора между