Да, Болотов не был аскетом, подвижником нестяжания — он был обычным человеком, в своих потребностях весьма скромным, но от минимального достатка не отрекавшимся. И, кажется, также собиравшим
Где же сердце — несомненно проясняется в критических ситуациях.
Тут уж не слукавишь. Украдено всё, нажитое годами нелёгкого и праведного труда. И — где сердце? Вот он обрадован, что в целости сохранены его «голубушки», бумаги, рукописи. А что это для него? Возможность принести людям пользу, отдавая им запечатлённые в слове итоги своего груда. Он об этом прежде думает. Воры лишили его такой возможности — он этим искренно опечален. Потом бумаги обнаружились, он рад тому, и как трогательно описывает свою радость! И ведь в такие минуты как легко хоть на миг впасть в отчаяние, возроптать… Нет этого! Не играет человек, не обманывает других и себя. Вера в нем опорою всему и всегда.
В то время, когда игровое начало перенасытило существование верхних слоев общества, Болотов искренне серьёзен. Он живет так, как и должен жить человек, чувствующий постоянно, что он ведом по жизни Создателем, принимающий всё от Него. И оказывается, что для такого человека нет ничего недоброго в жизни. «Все творится к нашему добру».
И такая покорность Божией воле, разумеется, прежде всего неприемлема для носителей идеи революционного переустройства мира — каковых изобильно поставляла история, безбожно соблазнённая (и не впервые) как раз в те годы, когда Болотов выращивает картофель, выводит новые сорта яблок, делает химические опыты, устраивает первый в России детский театр, размышляет о счастье, создаёт прекрасный парк, управляет имениями, противодействует как может распространению питейных заведений, печётся о благополучии семейства, пишет научные труды… и уповает во всём на волю Божию. Болотов не принимал заразу своего времени, и соблазнённая история отплатила ему безвестностью.
Мемуары Болотова читать человеку начала XXI столетия нелегко — они заставляют вживаться в иной ритм существования, не столь рваный и нередко взбесившийся, к какому мы уже успели прижиться. Проза Болотова погружает нас в неспешный быт с обилием подробностей, часто как будто лишних, назойливо отвлекающих от спешки за бегом времени. Болотов вовлекает нас в несуетливый ход существования и мыслей человека XVIII столетия. Но иначе и не проникнуться ощущением исторического времени. Слог этой прозы удивителен, своеобразен, нередко кажется он слишком архаичным, но порою поражает своей энергией, каким-то напором изнутри, какому нельзя противиться — и современный стилист, если не утратил чувства языка, не может не поразиться.
Болотов прожил долгую жизнь — пребывая в гармонии с миром, насколько это возможно человеку, и в мире со своей совестью. Он одолел 95 лет жизненного пути. Может потому, что лучше многих понял смысл «истинного человеческого счастья», отринутый людьми к счастью рвущимися, но так его и не обретшими.
Из опыта жизни своей он вывел немудрёное, но наимудрейшее правило: «Я и прежде говорил и теперь говорю, что ни кто, как Бог! Ежели Ему угодно будет восхотеть что сделать, то все будет иттить своим чередом и все лучше клеиться, нежели думаешь и ожидаешь, а Его ничем к вспоможению себе толь убедить не можно, как твердым и несумненным упованием на Его вспоможение»69
.Ведь если Бог за нас, кто против нас?
Глава 3. Литература начала XIX века
Болотов принадлежал к тому отчасти редкому разряду людей, которые, живя в гармонии с собою и с миром, всегда довольны существующим своим положением, довольны
Вообще тяготение к настоящему — не есть ли отражение нашего тяготения к вечности? Ибо настоящее, как давно заметили многие мудрецы, вовсе не существует, а лишь неуловимо скользит между прошлым и будущим. Абсолютное настоящее не есть ли отсутствие времени, хотя бы субъективно переживаемое человеком? Но ведь и вечность есть отсутствие времени.
— Какое дело самое важное? — спросил некий молодой инок старца, своего духовного отца.
— То, которым ты занимаешься в настоящем.
Старец, несомненно, направлял внутренний взор духовного чада от времени к вечности.
1. На пороге XIX столетия. Романтизм