Православие и русская литература в 6 частях. Часть 5 (IV том)

«Молитва в «Путях небесных» раскрывается как труднейшее дело, как настоящий подвиг. Даринька вспоминает: «В ту ночь сколько я становилась на молитву, но не могла побороть мечтания»; «Матушка мудро меня наставила… «А ты повздыхай покорно, доверься Господу, даже и не молись словами… оно и отымется». И я получила облегчение».

Но Даринька знает и другой, противоположный опыт: «…мысли не отметались, мучили». И чем напряжённее молилась, не разумея слов, налетали роями мысли, звуки. Она гнала их, старалась заслонить словами, напрягалась, — и слышала голоса и пение: всё, что видела эти дни, повторялось назойливо и ярко…И помня, — «егда бесы одолевают помыслы»» стала читать «запрещальную»…Горячо молилась, страстно, но страстные помыслы одолевали до исступления». Здесь мы видим одно из замечательных по точности описаний внутренней борьбы человека с искушающими помыслами. Пожалуй, ни в каком другом художественном произведении не раскрыта столь глубоко и точно суть православной аскетики — науки о невидимой борьбе со страстями и помыслами, с тяжестью плоти и мирскими соблазнами»⁵⁹⁵.

Шмелёв на протяжении всего романного действия прослеживает, как в событиях жизни человека действует соблазн, и как ведёт человека Промыслительная Воля. Даже попущение соблазну и греху становится необходимым: как побуждение к тем внутренним усилиям, без которых невозможно достижение «путей небесных» (Мф. 11, 12): «Не грех тут, а нужно так, для чего-то нужно» (5,54). Тут искушение, дающееся от Бога для испытания веры.

И так красноречивы названия глав первого тома: «Искушение», «Грехопадение», «Соблазн», «Наваждение», «Прельщение», «Злое обстояние», «Обольщение», «Метанье», «Диавольское поспешение», «Отчаяние», «Прелесть»… Но и: «Вразумление», «Послушание», «Преображение»… Сами названия эти непреложно утверждают: жизнь человеческая постигается истинно только через религиозные понятия. Шмелёв вновь использует здесь свой любимый приём: кратким напоминанием какого-то текста раскрыть смысл повествуемого через воспоминание этого текста. Несомненно, он одним из названий заставляет, например, вспомнить утреннее молитвенное правило (молитву святого Макария Великого): «…и молюся Тебе: помози ми на всякое время, во всякой вещи, и избави ны от всякия мирския злыя вещи и диавольскаго поспешения, и спаси мя, и введи в Царство Твое вечное». Введение же в Царство — совершается лишь «путями небесными».

Но вначале одолеваются пути «земные», пути вхождения греха в душу человека. Грех — Шмелёв показывает это в подробностях — проходит все стадии, от «прилогов» через сосложение, внимание, услаждение, пожелание… «Дело в том, — писал, обобщая святоотеческую мудрость, архимандрит Киприан (Керн), — что грех не приходит к нам «вдруг», «откуда ни возьмись», «неожиданно». Он проходит свою «естественную стадию развития» в душе человека, точнее: зарождаясь в уме, он проникает во внимание, в чувства, в волю и наконец осуществляется в виде того или иного греховного поступка»⁵⁹⁶. Именно это мы видим в первом томе «Путей небесных».

Начальный подступ ко греху вполне невинен: «Она полюбовалась на рысака, на низкие беговые саночки-игрушку, новенькие, в лачку, на завеянного снежной пылью статного черномазого гусара, в алой фуражке, в венгерке-доломане, расписанного жгутами-кренделями, с калымажками на штанах, — подмятая шинель мела рукавом по снегу, — невиданное праздничное пятно. Это был чудесный «игрушечный гусарчик», какими, бывало, любовалась Даринька в игрушечных лавчонках, только живой и самый настоящий» (5,70). Оказывается этому прилогу был ещё давний «знак»— в детстве.

Вхождению этого прилога в душу помогала сама атмосфера соблазна, в которую оказалась погружённой Даринька:

«Совсюду кричал соблазн: с бархатных горок ювелиров, с раскинутых за стёклами шелков, с румяных, в локонах, кукол у Теодора, с проезжавших в каретах барынь, с бонбоньерок Сиу и Абрикосова, с ворочавшихся на подставке чучел в ротондах и жакетах, со щеголей и модниц, с накрашенных дам — «прелестниц»— так называла Даринька» (5,78).

Гусарчик Вагаев, соблазнявший Дариньку, очутился как бы в одном ряду со всем этим выставленным на витринах, с выставленным на улицах соблазном. «Прелестницы»— стали знаком угрожающей прелести.

После глубокого духовного переживания в Рождество — Даринька оказалась отданною во власть искушений: «С того дня Рождества Христова», — писала она позднее, — «начались для меня испытания наваждением, горечью и соблазном сладким, дабы ввести меня, и без того грешную и постыдную, в страшный грех любострастия и прелюбодейства» (5,86). Она это ощущала с самого начала: недаром «ей стало чего-то стыдно» (5,88), когда красивый гусар прислал ей на дом прекрасные цветы.