Православие и русская литература в 6 частях. Часть 5 (IV том)

Коварный замысел прекрасен,

Ты не напрасно искушал.

………………………………

Так, слава делу твоему!

Твоё ученье слаще яда,

И, кто вкусил его, тому

На свете ничего не надо (363).

За год до смерти поэт тешит себя такими фантазиями:

Сатанята в моей комнате живут.

Я тихонько призову их, — прибегут.

Хорошо, что у меня работ не просят,

А живут со мной всегда, меня не бросят.

Вкруг меня обсядут, ждут, чтоб рассказал,

Что я в жизни видел, что переживал (492).

А рассказывает он им среди прочего: евангельские истории и притчи. Идиллия.

Не будем забывать: можно было служить и Богу и дьяволу, ценилась лишь полнота одержимости.

Но почему одному только Богу не послужить? А — бессмысленно:

Что мы служим молебны

И пред Господом ладан кадим!

Всё равно непотребны,

Позабытые Богом своим.

В миротканной порфире,

Осененный покровами сил,

Позабыл Он о мире

И от творческих дел опочил.

И нетленной мечтою

Мировая душа занята,

Не земною, иною,—

А земная пустыня — пуста (279).

Да и о Боге-то у поэта порою слишком своеобразное понятие пробуждается:

Грешник, пойми, что Творца

Ты прогневил:

Ты не дошёл до конца,

Ты не убил.

Дан был тебе талисман

Вечного зла,

Но в повседневный туман

Робость влекла (301).

Или это о том, об ином «творце»?

Впрочем, поэт может и покощунствовать, как, например, в стихотворении «В день Воскресения Христова…», — так, что и повторять не хочется.

И вывод делается также кощунственный:

Упрекай меня в чём хочешь—

Слёз моих Ты не источишь,

И в последний, грозный час

Я пойду Тебе навстречу

И на смертный зов отвечу:

«Зло от Бога, не от нас!

…………………………….

Мой земной состав изношен,

И куда ж он будет брошен?

Где надежды? Где любовь?

Отвратительно и гнило

Будет всё, что было мило,

Что страдало, что любило,

В чём живая билась кровь.

Что же, смейся надо мною,

Я слезы Твоей не стою,

Хрупкий делатель мечты,

Только знаю, Царь Небесный,

Что Голгофской мукой крестной

Человек страдал, не Ты» (392–393).

Опять то же— хула на Духа.

Прежде всего — отрицание крестной муки Спасителя. Отрицание Всеблагого Вседержителя. Отрицание краеугольной истины: «Бог есть любовь» (1Ин. 4, 16). Ибо для поэта несомненно: Бог сотворил мировое зло.

Для Сологуба молитва к Богу — не имеет смысла, поскольку Им всё начертано изначально («Объята мглою вещих теней…»). Поэт приравнивает Бога к неумолимому року: предначертал и — отвернулся от мира.

И следствие неизбежное: в ощущении богооставленности мира, в ощущении всевластия дьявола — что может родиться в душе человека, кроме уныния и отчаяния?

Я напрасно ожидаю

Божества,—

В бледной жизни я не знаю

Торжества.

………………

И безмолвный, и печальный,

Поутру,

Друг мой тайный, друг мой дальный,

Я умру (215).

Или:

Многоцветная ложь бытия,

Я бороться с тобой не хочу.

Пресмыкаюсь томительно я,

Как больная и злая змея,

И молчу, сиротливо молчу (148).

И острое сравнение:

Как бессвязный рассказ идиота,

Надоедлива жизнь и темна.

Ожидаю напрасно чего-то,—

Безответна её глубина (152).

Тут не просто тоска — но отвержение Творца: если творение таково, то Создатель этой бессмыслицы — каков? И Церковь — так же бессильна и безнадежна:

Дни за днями…

Боже мой!

Для чего же

Я живой?

Дни за днями…

Меркнет свет.

Отчего ж я

Не отпет?

Дни за днями…

Что за стыд!

Отчего ж я

Не зарыт?

Поп с кадилом,

Ты-то что ж

Над могилой

Не поёшь?

Что же душу

Не влачат

Злые черти

В чёрный ад? (220–221).

Можно цитировать и цитировать, и перецитировать едва ли не всё поэтическое наследие Сологуба. И постоянно чувствуется то, что многими сознаётся примечательной особенностью поэзии Сологуба: воспевание смерти, тяга к смерти.

О смерть! я твой. Повсюду вижу

Одну тебя, — и ненавижу

Очарование земли.

Людские чужды мне восторги,

Сраженья, праздники и торги,

Весь этот шум в земной пыли (120).

Ещё знаменитые строки:

Мы устали преследовать цели,

На работу затрачивать силы, —

Мы созрели

Для могилы.

Отдадимся могиле без спора,

Как малютки своей колыбели,—

Мы истлеем в ней скоро

И без цели (139).

Ещё:

Надо мною жестокая твердь,

Предо мною томительный путь,

А за мною лукавая смерть

Всё зовёт да манит отдохнуть (179).

Ещё:

Как ни бейся, жизнь обманет.

Даже радость ядом станет.

…………………………..

Холодна, тиха, ясна,

Не обманет смерть одна (456).

Сологуб заклинает и завораживает мелодией своего стиха. Он поэт. И сама поэзия его — способ уйти от тягостной жизни:

Темницы жизни покидая,

Душа возносится твоя

К дверям мечтательного рая,

В недостижимые края.

Встречают вечные виденья

Её стремительный полёт,

И ясный холод вдохновенья

Из грёз кристаллы создаёт (109).

Именно собственное творчество делает поэта подобным Богу, потому что создание собственного мира позволяет отринуть сокровища как земные, так и небесные:

Я — бог таинственного мира,

Весь мир в одних моих мечтах.

Не сотворю себе кумира

Ни на земле, ни в небесах.

Моей божественной природы

Я не открою никому.

Тружусь, как раб, а для свободы

Зову я ночь, покой и тьму (176).

«Будете как боги…» Всё то же опять.

И становится мир «теоцентричным», только божественное начало в нём — самообожествившее себя Я поэта:

Я бросил вызов небесам,

Но мне светила возвестили,

Что я природу создал сам…

Я создал небеса и землю

И снова ясный мир создам…