Православие и творчество (сборник)

С той же Гераклитовой игрой, принятой за модель Интернета («Вечность – это дитя играющее, кости бросающее, дитя на престоле»), отождествляет себя и психоделическая культура. Она формулирует свою цель как «возрождение Архаичного»134 во имя растворения границ в групповом шаманском ритуале, основанном на потреблении галлюциногенных растений. В этом психоделическая культура видит свой «политический долг… преображения и спасения коллективной души человечества»135, связывания конца истории с ее началом. Шаманизм представляется ей образцовой моделью спасения. Она проповедует «жить в атмосфере, богатой психическими состояниями (галлюцинациями. – О. Н), вызываемыми по своей воле»136.

Психоделическая культура стоит в оппозиции к культуре истеблишмента, поскольку подвергается репрессиям (борьба с наркоманией) со стороны государства и общества. Психоделический, то есть расширяющий сознание, метод призван к тому, чтобы вырвать людей из «сконструированных» состояний сознания, навязанных человеку обществом, – установлений, порядков и привычек.

Любопытно, что психоделики рассматривают телевидение, называемое ими «электронным наркотиком», как мощное средство подавления личности и навязывания ей определенной формы существования. «Ни одна эпидемия, никакое пристрастие к моде, никакая религиозная истерия никогда не распространялись быстрее и не создавали себе столько приверженцев за столь краткий период… Иллюзия знания и контроля… аналогична неосознанному допущению телевизионного потребителя, будто то, что он видит, где-то в мире является реальным… Самым тревожным во всем этом является то, что суть телевидения – не видение, а сфабрикованный поток данных, который можно так или иначе обрабатывать, чтобы защитить или навязать те или иные культурные ценности»137.

Психоделическая культура предлагает человечеству выход в трансцендентную и трансперсональную сферу, какую обеспечивают галлюциногены растительного происхождения.

Исследователь западной культуры А. Кестлер предлагает противопоставить институализированному насилию общества некое «фармакологическое вмешательство» для «сохранения идеалов человеческой независимости и свободы»138. Освобождающей силой должен стать шаманизм с его союзниками – галлюциногенными растениями и «таинственными «научающими» сущностями». Все это широко практикуется в психоделической культуре, выходящей из подполья то в роке, то в рейве.

При том, что психоделика полагает себя стоящей особняком, в ней есть коренное родство с официальной плюралистической (постмодернистской) культурой – в частности, это перемена культурного кода, языка, а «перестроить язык – значит отвергнуть собственный образ… образ твари, повинной в грехе, а потому заслуживающей изгнания из Рая.

Рай – наш удел по рождению, и на него может заявлять права каждый из нас… Шаманизм всегда знал это… Наш удел – отвернуться без сожаления оттого, что было…чтобы мы смогли двинуться в визионерский ландшафт все более углубленного понимания. Будем надеяться, что… мы обретем славу и триумф в поисках смысла в нескончаемой жизни воображения, в игре в полях вновь обретенного… Эдема»139.

Любопытно, что «психоделический вопрос» ставится как вопрос гражданских прав и гражданских свобод, заявляя себя как манифестацию свободы «религиозной практики и частного выражения индивидуального разума»140. В либеральном мире каждый человек имеет право на галлюцинацию.

В лоне психоделической культуры протекают левые молодежные движения хиппи, панков, рокеров, рейверов и т. д. Социально они оформляют себя как движения протеста против достижений технократической цивилизации. Разрыв с цивилизацией оборачивается анархизмом, идеализацией спонтанного природного порядка жизни и психоделическими радениями. В молодежных движениях есть неистребимый дух утопизма, в котором превалируют то руссоистские, то социалистические настроения, выражающиеся в опрощенчестве, в попытках жить коммунами и сообществами, игнорировать плоды цивилизации, отвергать общество и государство, идеологию и культуру.

В этих движениях присутствует романтизм с его максималистскими бинарными оппозициями: искусственному миру цивилизации противостоит мир «естественных» отношений, кабале социальных условностей – личная свобода новых «граждан мира», детерминированной реальной жизни – полет психоделических фантазий, выводящих человеческий дух за грани «посюстороннего» бытия, вплоть до самоубийства. Суицидные мотивы новых движений: смерть как протест против дольней лжи, как освобождение и прорыв к духовности – выстраиваются в соответствии с триадой: фальшивая жизнь – смерть – новое рождение.

Рокеры, например, – эти «железные, бронированные люди» – в самой своей одежде запечатлевают символику смерти: кожа, железо, черепа. Хиппи, напротив, означивают своим видом – заплатанные рубища, длинные волосы, цветы – естественность своих устремлений, направленных на создание их «волшебного мира».