Православие, инославие, иноверие. Очерки по истории религиозного разнообразия Российской империи

В этих условиях имперские чиновники видели больше преимуществ в том, чтобы на патриаршем престоле находился османский подданный, пользующийся симпатиями константинопольских армян. Когда эта община поддержала Матеоса (Чухаджяна), в свое время бывшего константинопольским патриархом, Петербург не стал препятствовать константинопольской общине, а она воспользовалась своим перевесом – 90 из 116 голосов – в избирательном собрании в Эчмиадзине[617]. Даже несмотря на отрицательные отзывы о Матеосе, полученные из российского посольства в Константинополе, император утвердил его в должности католикоса[618]. Таким образом, в 1858 году, впервые за пятьдесят лет, католикосом стал османский подданный. Описывая реакцию властей, армянской общины и разных делегаций в Тифлисе, куда Матеос прибыл после избрания, директор канцелярии кавказского наместника писал: «Вообще его избрание рассматривают как торжество нашей политики на Востоке… Есть лица, утверждающие, что настоящее избрание составляет для России широкую победу, стоящую по своему значению, быть может, выше всего, что она приобрела оружием»[619].

С точки зрения внутригосударственной, однако, правление Матеоса было еще более «произвольным», чем предыдущее. Как и Нерсес, Матеос отвергал принцип коллегиального управления и назначал епископов без одобрения правительства. Его отношение к Положению 1836 года стало очевидным, когда он предложил новые правила, направленные на обеспечение католикосу независимости от светской власти, уничтожение Синода в пользу сугубо консультативного совета. Монахи Эчмиадзина также жаловались на нарушения Матеосом церковных правил; продолжал католикос и борьбу с нахичеванским епископом[620]. При нем неоднократно отмеченное выше противоречие между внутригосударственным и внешнеполитическим приоритетами особенно обострилось: влияние Эчмиадзина в Константинополе напрямую зависело от готовности имперского правительства пренебречь своими собственными законами и позволить католикосу управлять, полагаясь на исторические установления апостольской церкви.

Между тем ситуация в Османской империи в начале 1860-х годов сделала еще более очевидной необходимость укрепления связей между католикосом и зарубежными армянами. Особенно щекотливой эта задача выглядела теперь применительно к константинопольской общине, которая к 1863 году добилась на основе реформаторского декрета (хатт-и хумаюн) 1856 года утверждения новой «конституции» (Сахманатрутьюн), которая регулировала ее самоуправление. Российское правительство было настолько озабочено последствиями обретения османскими армянами нового статуса и их возможной переориентацией на сисского католикоса, что даже серьезно обсуждало возможность пересмотра Положения 1836 года с участием армян – иностранных подданных и согласования его с канонами армянской церкви. Посол Игнатьев взывал из Константинополя: «Теперь, когда вековое верование армянского народа в защиту и покровительство России начинает колебаться… – теперь, более чем когда-либо, становится необходимым устранить всякие причины, могущие охлаждать к нам доверие народностей, которых покровительство было, в продолжение стольких веков, нашим политическим символом на Востоке»[621]. Соответственно, после смерти Матеоса в 1865 году даже МВД высказалось за желательность избрания католикосом османского подданного[622].

В то же время имперское правительство стало обращать более пристальное внимание на детали участия в выборах армян из Турции, особенно в свете значительных изменений в организации османского сообщества армян. Еще до Крымской войны новое поколение армян, получивших образование во Франции, заняло более активную позицию в общественных делах и начало оспаривать преимущества традиционной армянской знати (амир) при принятии коллективных решений[623]. Благодаря полученному от султана Сахманатрутьюну «молодые армяне» смогли подорвать клерикальный контроль, а тем самым и господство знати в миллете. В то время как Сахманатрутьюн консолидировал управление армянами всей империи в Константинополе, сами армяне все более европеизировались, а их сознание национализировалось по сравнению с более традиционным сознанием армянской аристократии[624]. Терпение и упорство Игнатьева помогли предотвратить отпадение османских армян от Эчмиадзина, но вслед за этим успехом возникла новая опасность: воспользовавшись большим числом армянских епархий в Османской империи, константинопольская община могла распространить новую идеологию среди российских армян, ценимых российскими властями за свою аполитичность.