Начало кампании за автокефалию следует понимать в контексте двух процессов, каждый из которых был связан с кризисом самодержавной власти, достигшим кульминации в 1905 году. Первый процесс касался сельских беспорядков в Закавказье, особенно в Западной Грузии, начавшихся в 1902 году. По мере того как марксистские идеи благодаря ссыльным рабочим находили путь из новых промышленных центров в охваченную кризисом сельскую местность, крестьянский бойкот землевладельцев вскоре вылился в бунт против самодержавия в целом. Хотя для движения и были характерны некоторые антиклерикальные тенденции, грузинские священники сами становились радикалами и даже оказались восприимчивы к социал-демократическим идеям. В 1905 году волнения в семинариях имели ярко выраженный характер, и идеи национального освобождения занимали особое место в речах грузинских семинаристов. Тем временем знать в Тифлисской и Кутаисской губерниях ответила на крестьянское движение заявлениями о том, что «мирное культурное развитие грузинского народа возможно лишь при условии признания за Грузией… права на управление законами, установляемыми местным представительным собранием». По мнению этих дворян, такая автономия соответствовала бы добровольному характеру изначального присоединения Грузии к Российской империи. Таким образом, недовольство в деревне, имевшее преимущественно экономические истоки, в итоге породило призывы к национальному освобождению и автономии[226]
.Вторым процессом было формирование активного движения за обновление церкви в самой России. Его участники требовали созыва собора русской церкви и восстановления патриаршества. За несколько лет до 1905 года среди духовенства, светских теологов и философов начались споры о законности синодального аппарата, созданного в 1721 году. К декабрю 1904 года правительство пообещало больше религиозных свобод неправославным верующим империи, и многие православные иерархи стали опасаться, что их церковь не будет конкурентоспособной, если сама не освободится от государственной опеки. По мере углубления государственного кризиса после событий Кровавого воскресенья сторонники реформ стали активнее требовать созыва церковного собора, и к марту 1905 года Николай II согласился сделать это «в подходящее время»[227]
. Эти два процесса – возникновение требований автономии в ответ на крестьянские беспорядки и движение за реформу русской церкви – вместе привели к призывам за грузинскую автокефалию.Через несколько дней после того как Николай объявил о созыве церковного собора, съезд духовенства в Имеретии (западная Грузия) в своем ходатайстве в Синод среди прочего поднял вопрос об автокефалии. Недавние беспорядки на Кавказе, отмечалось в ходатайстве, были направлены «в довольно резкой форме против служителей церкви – против целого духовного сословия». Но авторы петиции отказывались верить в то, что грузины отвергли Христа, утверждая, что они просто «не хотят мириться с современным строем церковной жизни». Помимо того что церковь превратилась в бюрократическую «своего рода канцелярию», грузинские семинаристы ничего не изучали на грузинском языке. «По выходе из этого учебного заведения они в состоянии читать на древних языках, только не на грузинском. Они усваивают на память значительную часть славянской библии, между тем как в грузинскую и не приходится заглядывать». Авторы ходатайства оплакивали утрату католикоса, который на протяжении всего периода автокефалии «оставался для народа неизменным другом, отцом, утешителем и душепопечителем». Поэтому помимо других реформ они просили признания «полной независимости» грузинской церкви с католикосом во главе. В мае на встрече грузинского духовенства в Тифлисе был сделан призыв к восстановлению автокефалии, но само собрание было жестоко разогнано казаками[228]
.Вскоре вопрос об автокефалии был также поднят в прессе, благодаря чему общественность смогла познакомиться с некоторыми тонкостями средневековой истории грузинской церкви. Основная суть этих статей сводилась к утверждению, что грузинская церковь на самом деле была автокефальной до 1811 года: сначала де-факто, а в конце концов де-юре связь между Грузией и патриархом Антиохийским была разорвана, и грузинская церковь стала независимой. Ни Георгиевский договор об установлении российского протектората над Грузией в 1783 году, ни полное вхождение Восточной Грузии в состав империи в 1801 году не подрывали независимость церкви[229]
. Противники автокефалии тоже вступили в спор, отмечая, что титул «католикос» сам по себе не означает автокефалии и что формальное подчинение грузинской церкви Антиохии на самом деле сохранялось до 1811 года[230]. К концу 1905 – началу 1906 года этот вопрос начал обсуждаться даже в прессе российских столиц. Интересно, что некоторые русские (наиболее примечателен пример глубоко консервативного публициста Н.Н. Дурново) стали ярыми сторонниками грузинской автокефалии[231].