Православие. Тома I и II

По словам Климента, «человек поистине есть инструмент мирный», а все другие инструменты «суть орудия войны». Различные народы пользовались для возбуждения воинственного духа музыкальными инструментами, «мы же в качестве инструмента пользуемся для прославления Бога единственно мирным словом, а не псалтирью уже, которая употреблялась иудеями в Ветхом Завете, и не трубой, и не тимпаном, и не флейтой, которые обычно употребляют люди военные»^[110].

Не менее категоричен в своем неприятии музыкальных инструментов Василий Великий. Для него игра на лире — синоним непотребства и разврата:

Да услышат это те, которые у себя в домах вместо Евангелия берегут гусли и лиры! Пророк взывает к ним, как к уже погибшим, по состраданию любви оплакивая их погибель: «Горе, — говорит он, — тем, которые пьют вино с цитрой, гуслями, тимпаном и свирелью»^[111]. А у тебя украшенная золотом и слоновой костью лира лежит на каком–то возвышенном жертвеннике, подобно какому–нибудь изваянию и кумиру демонов. И ещё бедная женщина, вместо того чтобы научиться, как владеть веретеном, по необходимости рабства, научена тобой протягивать руки к лире, для чего ты, может быть, платил за нее деньги, отдавал ее в научение какой–нибудь другой женщине, которая сперва собственным телом своим служила всякому непотребству, а теперь для молодых дев стала наставницей в подобных делах… Вот она предстает с лирой, кладет на нее пальцы, чтобы извлечь звуки; руки ее обнажены, лицо бесстыдно. К ней обращается все собрание пирующих, к ней устремляются взоры всех, слух с безмолвием ловит звуки, шум утихает, смех умолкает, не слышно непотребных речей, которыми доселе старались превзойти друг друга, безмолвствуют все в доме, очарованные сладострастной игрой… Жалкое зрелище для очей целомудренных — женщина не за ткацким станком, но с лирой в руках, не собственным своим мужем знаемая, но видимая посторонними, сделавшаяся общим достоянием, поющая не псалом исповедания, но любодейные песни, не Богу молящаяся, но поспешающая в геенну, не в церковь Божию стремящаяся, но вместе с собой исторгающая из нее других!^[112]

Западные авторы также не жалели красок для обличения игры на музыкальных инструментах. На рубеже III и IV веков Арнобий говорит о музыкантах:

Они раздувают щеки, дуя в свои трубы… они поют непристойные песни… они поднимают страшный шум, ударяя в скабеллу^[113]. Под влиянием этой музыки множество растленных душ предаются бездумным телодвижениям, танцуют и поют… непрестанно задирая свои зады и раскачивая бедрами^[114].

Авторы IV века, в том числе Василий Великий, Григорий Богослов и Иоанн Златоуст, настаивают на том, что игра на музыкальных инструментах не подобает христианам ни в домашнем быту, ни тем более в храме. Только живой человеческий голос должен звучать в храме Божием, и тело человека заменяет орган и гусли:

Заменим тимпаны духовными песнями, бесчинные крики и песни — псалмопением, театральное рукоплескание — рукоплесканием благодарственным и стройным движением рук^[115].

Здесь не нужно ни псалтири, ни натянутых струн, ни смычка, ни искусства, ни каких–либо музыкальных инструментов; но, если захочешь, можешь сделать самого себя псалтирью, умертвив члены плотские и настроив свое тело согласно с душою^[116].

Встав, они^[117] тотчас становятся в ряд и с великим согласием и мелодической стройностью поют пророческие гимны. Ни гусли, ни свирель, ни иной какой–либо музыкальный инструмент не издает такого звука, какой можно слышать в глубокой тишине и в пустыне, когда поют эти святые люди. И самые эти песни плодотворны и исполнены любви к Богу^[118]. Не пение само по себе подобает младенцам ^[119], но пение под (аккомпанемент) бездушных музыкальных инструментов, с плясками и погремушками. Поэтому и в церкви при пении возбраняется использование таковых инструментов, как и все прочее, свойственное младенцам. Дозволяется же только простое пение, ибо оно приятно душе^[120].

Относительно использования инструментов в ветхозаветном культе мнение отцов сводилось к тому, что это было возможно по «снисхождению» Божию к духовной немощи древних евреев. В Церкви же Нового Завета музыкальные инструменты должны быть заменены хвалой, которую христианин воссылает всем своим существом, всеми органами души и тела. Уже Климент Александрийский толковал упоминаемые в псалмах музыкальные инструменты аллегорически: «звук трубный» — это напоминание о воскресении мертвых; псалтирь — человеческий язык; цитра — уста; тимпан — Церковь; орган — тело, а струны — телесные нервы^[121]. Продолжая ту же аллегорию, святитель Иоанн Златоуст пишет: