Православное богословие на рубеже столетий

Еще через день он служил в одном из московских храмов, набитом до отказа. Помню, как он быстрым шагом пересек пространство храма, сделал земные поклоны перед иконами, благословил народ, вошел в алтарь. В этом прохождении через храм не было ничего от пышного архиерейского входа: никакой плавности, величавости, церемониальности. Митрополит был больше похож на хирурга, который спешит на операцию, чем на «князя Церкви», вступающего в свои владения.

Позже мне довелось близко общаться с Владыкой Антонием — особенно в годы моей учебы в Великобритании. Я имел возможность многократно сослужить Владыке за Божественной Литургией, присутствовать на его беседах в лондонском приходе, беседовать с ним с глазу на глаз. Но те первые встречи в начале восьмидесятых как–то по особому врезались в память. Они остались одним из самых ярких впечатлений моей юности и во многом предопределили тот путь, по которому я пошел.

* * *

Андрей Блум (так в миру звали Владыку Антония) родился в 1914 году в Лозанне в семье потомственного русского дипломата. Несколько лет семья жила в Персии, потом, после того как в России сменилась власть, странствовала по свету, пока, наконец, не осела в Париже. Здесь мать Андрея устроилась работать, а отец, глубоко религиозный человек, вел полумонашеский образ жизни.

Когда пришло время отдавать мальчика учиться, мать отправилась вместе с ним в одну из католических школ, где ему был предложен полный пансион. Обсудив все детали со священником, который возглавлял школу, и обо всем договорившись, мать и сын уже собирались уходить, когда священник промолвил: «Разумеется, мальчик должен стать католиком». Мальчик тогда сказал: «Мама, пойдем отсюда — я не для продажи». Неприязнь и недоверие к Католической Церкви остались у Владыки Антония на всю последующую жизнь.

Андрей учился в одной из рабочих школ на окраине Парижа: там его жестоко избивали сверстники. Спустя сорок пять лет, проезжая в вагоне парижского метро мимо той станции, на которой находилась его школа, и увидев надпись с ее названием, он потерял сознание.

К четырнадцати годам Андрей был законченным атеистом. Однажды, когда он в находился в летнем лагере, ему пришлось поневоле оказаться слушателем русского православного священника, приехавшего туда для встречи с молодежью. То, что говорил священник (а это был, между прочим, выдающийся богослов — отец Сергий Булгаков), юноше ужасно не понравилось: идеалы смирения и покорности, нарисованные проповедником, были ему глубоко чужды. По окончании беседы он отправился домой, чтобы взять Евангелие и, прочитав, раз и навсегда покончить с христианством.

И тут случилось нечто неожиданное. Начав читать Евангелие от Марка, где–то между второй и третьей главой, юноша вдруг почувствовал, что по другую сторону стола стоит живой, реальный Христос. Это не было видением, но было абсолютно неоспоримым чувством Присутствия. «Если Христос здесь, живой, значит, Он действительно воскрес, значит, все, что написано в Евангелии — правда», — подумал Андрей. С этого момента его жизнь изменилась кардинальным образом:

Я почувствовал, что никакой иной задачи не может быть в жизни, кроме как поделиться с другими той преображающей жизнь радостью, которая открылась мне в познании Бога и Христа. И тогда, еще подростком, вовремя и не вовремя, на школьной скамье, в метро, в детских лагерях я стал говорить о Христе, каким Он мне открылся: как жизнь, как радость, как смысл, как нечто настолько новое, что оно обновляло все... Я мог бы сказать вместе с апостолом Павлом: «Горе мне, если я не благовествую»... Горе, потому что не делиться этим чудом было бы преступлением перед Богом, это чудо сотворившим, и перед людьми, которые по всей земле сейчас жаждут живого слова о Боге, о человеке, о жизни. [421]

Много лет спустя Владыку Антония спросили: «Это чувство живого Христа, которое Вы испытали, оно потом не ушло, не ослабело?» — «Нет, — ответил он. — С тех пор оно никогда меня не покидает. Оно может быть более интенсивным или менее интенсивным, но оно всегда присутствует в моей жизни».