Утверждая это, мы отнюдь не хотим сказать; чтобы в действительности возможно было такое состояние веры недеятельной (разве в виде какого-нибудь исключения). Кто не хочет жизни святой и общения с Богом, тот никогда и не уверует, хотя и будет на словах и в мыслях утверждать, что верует в Евангелие. Как он поймет, что Бог готов его простить, когда он не понимает, зачем нужно ему это прощение, когда и без этого жизнь не представляется ему невозможной? Если же он поймет всей душой, что сделал для людей Иисус Христос, тогда он понимает и всю ужасность греха. Понимая же это, он не преминет обратиться к Богу, и, следовательно, будет прилагать старание, чтобы жить добродетельно. „Кто говорит: я познал Его, но заповедей Его не соблюдает, тот лжец и нет в нем истины. А кто соблюдает слово Его, в том истинно любовь Божия совершилась (он созерцает эту любовь и воспринял ее): из сего узнаем, что мы в Нем» (1 Иоан. 11, 4 – 5). Кто говорит, что верует, а жизни согласной с верой не имеет, тот лжет: он совсем не верует, он „мудрствует земное», руководствуется своими мирскими понятиями, – Бога, как Он открыл Себя нам, не знает и не понимает. Возможны падения, конечно, и для верующего человека. Но, именно, только падения, когда человек увлекается страстью, затемняющей в его сознании Лик Божий. За падением у верующего последует и восстание. Но „невозможно, воистину невозможно, повторим вместе с св. Тихоном Задонским, имеющему светильник веры в сердце горящий к вечным оным благам не стремиться, а тако в истинном покаянии не быть, и от всякого греха не удаляться» [487].
Говоря о необходимости свободного стремления к Богу и добру при истинной вере, мы хотим только указать самый способ, каким вера спасает человека. Не своей созерцательной стороной, не в качестве состояния воспринимающего вера спасает человека, так чтобы человеку оставалось только бездеятельно переживать свое спасение. Вера спасает своей деятельной стороной, постоянным участием в ней доброй воли (Иоан. VII, 17). Верующий в вере своей находит дерзновение обратиться к Богу и, таким образом, вступает в общение с Богом, принимает это общение. Верующий, укрепленный силою Божьей, устремляется к жизни святой и тем ее начинает. Вера в этом смысле есть „начало нашего упования и начаток Божественного к нам милосердия, как бы дверь и путь» [488]. С какой-нибудь мировой душой, безличной субстанцией и первоосновой мира можно вступать в общение помимо воли, можно бездеятельно отдаваться ей; но с живым Богом возможно общение только личное и свободное.
Чтобы поставить на вид именно этот жизненный (а не формальный) смысл спасения, и именно там, где приходится ограждать себя от протестантских измышлений, наша церковь и выбирает из двух выработанных на запад формул, ту, которая приписывает спасение не одной веры но веры с делами. „Веруем, гласит 13-й член Послания восточных патриархов, что человек оправдывается не просто одною верою (т. е., как дальше видно не ее теоретическою, воспринимательною стороною), но верою, споспешествуемою любовью (верою, как деятельною силою, тем, что она производит любовь), т. е. чрез веру и дела… Не призрак, поясняют еще определение отцы, только веры, но сущая в нас вера