Православные христиане в СССР. Голоса свидетелей

Начиналась статья так: «Здравствуйте, дорогие отец Анатолий, матушка Ольга Михайловна, Леночка, Ксенечка, Лидочка, Сереженька, Машенька, Серафимчик и Феденька!» Маленький Миша очень огорчился, что в газете его назвали Машенькой.

Эта статья стала увесистой пощечиной атеистов самим себе. Во-первых, противозаконная публикация выкраденного письма. Во-вторых, студентки-пятикурсницы, отличницы, активистки, к тому же медики (в советское время почему-то считалось, что медики – по роду занятий уже атеисты), – и при этом верующие! Да еще такие замечательные, теплые письма пишут своему батюшке.

Времена все-таки изменились

Отец Анатолий ожидал ареста, но времена все-таки изменились. Вместо репрессий последовала серия атеистических статей, которые к тому времени уже никто не читал[4]. В дело вступила главная областная газета. В ней появился гадкий фельетон. Вот фраза из него: «Говорят, отец Анатолий между ранней и поздней обедней ходит в сторожку пить чай. Да и один ли только чай!» Попробуй опровергни! «Вы меня подозреваете в пьянстве». – «Ничего подобного! Только предполагаем, что кроме чая вы пьете, например, клюквенный морс или еще что-нибудь».

Дальше последовали статьи с обвинениями и клеветой. После этого власти потребовали убрать отца Анатолия из Спасска в какое-нибудь село. Владыка предложил ему несколько сел (священников было мало, не все приходы их имели). Брат выбрал село Маккавеево (оно срослось с поселком Сынтул, так что его назначили в Сынтул).

В этом селе служили когда-то наш прапрадед и его зять – наш прадед. До отца Анатолия там многие годы служил ревностный батюшка – родной дядя супруги отца Анатолия, матушки Ольги Михайловны, протоиерей Феодор Дмитрев, брат священномученика[5] и отец мученика[6]. Так что на этом фоне активность отца Анатолия была не так заметна, и он прослужил в Сынтуле до своей кончины. Там и похоронен недалеко от отца Феодора.

Перед повышением в должности ему предложили вступить в партию

Следующий за Анатолием мой брат Владимир скончался в двухлетнем возрасте. За ним, в 1919 году, родился Виктор. О нем я знаю немногое. Окончив семилетку, он как лишенец год был без дела. Но вышла Сталинская конституция 1936 года, уравнявшая (хотя бы формально) всех в правах, – и он поступил в Касимовский индустриальный техникум (КИТ). Говорят, что архимандрит Кирилл (Павлов) тоже когда-то учился в этом техникуме. Помню еще, что в техникуме брат играл в духовом оркестре.

Окончив КИТ в 1941 году, Виктор был отправлен в Куйбышевскую (теперь Самарскую) область. В начале войны успешно справился с военным заказом, и перед повышением в должности ему предложили вступить в партию. Он отказался. С него сняли «бронь» (так в войну в народе называли документ, по которому ценных работников не брали в армию). В январе 1943-го он был ранен в живот и на третий день скончался.

Перед его кончиной папа видел такой сон. Виктор под аккомпанемент духового оркестра поет «Ныне отпущаеши» Строкина. Этот сон подготовил нашу семью к горестному испытанию.

Маленькая исповедница

Следующим ребенком в нашей семье была моя сестра Вера. Она родилась в 1922 году. Ее жизнь мне известна гораздо подробнее. Она за годы учебы – десять лет в школе и четыре года в КИТе (нашем техникуме) – получала всегда высшие оценки. Если не ошибаюсь, на «отлично» учился и Анатолий, поэтому родители и вообще старшие горевали особенно, что ему не пришлось учиться нигде, кроме семилетки.

В целом дети из религиозных семей, насколько я могу судить, были гораздо более развиты, чем их сверстники. Думаю, здесь сказывались три фактора. Первый – правильное мировоззрение. Ведь даже осмысленное знание Символа веры давало большое преимущество перед теми, кто его не знал.

Второй – чтение Священного Писания и участие в богослужениях, повышающее четкость мысли, культуру речи, чтения и пения, не говоря уже о высоких переживаниях, например, пасхальных или великопостных.

Третий фактор – столкновение мировоззрений, заставляющее работать ум и напрягать волю в исповедничестве. Так, маленькой Вере в начальной школе пришлось пережить следующий эпизод. Ее заставляли написать какую-то антирелигиозную фразу, помнится: «Религия – опиум для народа». Она сказала: «Не буду!» Учительница довела девочку до слез, но кроме этих слов ничего не добилась. Начавшись утром, происшествие продолжилось до ночи. Участвовало в нем последовательно школьное руководство. Были оповещены и вызваны в школу и какие-то городские начальники, но ни уговоры, ни угрозы не подействовали. Без еды, без воды, в слезах кроха выдержала этот нажим и только ночью была отпущена. Хорошо еще, что дом деда, в котором мы тогда жили, находился в двух шагах от школы.

Уже в средней школе один из учителей любил говорить, глядя чаще всего на Веру: «В верующем мне видится что-то отвратительное, вроде безобразной жабы».

Мы в школе вовсе не были изгоями