Несомненно, что значительное количество правых эмигрантов сочло Третий рейх меньшим злом, чем сталинский режим. Они приветствовали начало войны между Германией и СССР, надеясь, что данный режим вскоре рухнет и русский народ освободится от коммунистической диктатуры[1304]
. Вся русская диаспора в целом, также как и проживавшие в Югославии эмигранты, разделилась на две части – «оборонцев» и «пораженцев». Первые считали, что нацистская Германия стремится уничтожить Россию как государство, а вторые – лишь большевизм в стране (так, на здании бывшего российского посольства в Белграде появился плакат: «Победа Германии – освобождение России»). На основании данных взглядов одни утверждали, что следует помогать СССР в войне, другие же желали ему поражения.В этой связи надо различать позицию руководящих органов РПЦЗ от мнения ряда светских эмигрантских организаций и отдельных священнослужителей. В первые дни Великой Отечественной войны некоторые архиереи и священники РПЦЗ в своих статьях и воззваниях горячо приветствовали поход вермахта на территорию СССР. Наиболее известным из них является послание митрополита Западно-Европейского Серафима (Лукьянова) от 22 июня 1941 г.[1305]
Другие, занимая гораздо более осторожную, скорее негативную позицию по отношению к германскому вторжению, были против любой помощи Советскому Союзу[1306]. Однако имелись и священнослужители РПЦЗ, настроенные резко антифашистски и антигермански, например архимандрит (будущий архиепископ) Нафанаил (Львов).В оккупированной Югославии из церковных деятелей наиболее прогерманскую позицию занял редактор-издатель журнала «Церковное обозрение» Е.И. Махароблидзе. Однако Архиерейский Синод избегал проявлять свое одобрение политике Третьего рейха, и в то же время с лета 1941 г. всячески старался использовать сложившуюся ситуацию для желаемого участия в церковном и национальном возрождении России. С этой целью он пошел на контакт с германскими ведомствами и относительно редко открыто критиковал те или иные их действия. Согласно свидетельству Г. Граббе: «Главным врагом для русских иерархов был коммунизм, и пока германское правительство так или иначе вело борьбу с ним, хотя и очень неудачно, выступать против него, как бы то ни было, было и невозможно и нецелесообразно»[1307]
.Уже 26 июня, через 4 дня после начала войны и проведенного у него обыска, митрополит Анастасий при посредничестве генерала Шрёдера послал в РКМ письмо с просьбой исходатайствовать ему разрешения на проезд в Берлин. Владыка хотел обсудить с германскими ведомствами вопрос об удовлетворении духовных нужд на занятых русских территориях и организации там церковной власти. РКМ, традиционно занимавшее по отношению к РПЦЗ благожелательную позицию и кроме того усмотревшее в письме повод для себя заняться церковными делами на Востоке, сразу же ответило согласием. 12 июля архиепископ Берлинский и Германский Серафим (Ляде) написал митрополиту: «Рейхсминистерство, сообщило внешнеполитическому ведомству и государственной полиции, что Ваша поездка в Германию не вызывает возражений»[1308]
. Но другие, гораздо более влиятельные ведомства, прежде всего Министерство занятых восточных территорий и МИД, занимали противоположную позицию. Категорическое неприятие у них вызывал сам факт возможных переговоров РКМ и митрополита. Поэтому в середине июля Анастасий получил первый отказ по поводу разрешения на поездку в Берлин. После этого последовали новые многократные безрезультатные попытки[1309]. Фактически речь шла о целенаправленной политике изоляции Архиерейского Синода, устраивались препятствия даже его контактам с Берлинским архиепископом Серафимом.Владыка Анастасий долго не терял надежду на появление возможностей активной церковной деятельности в России. В этой связи в июле канцелярия Синода стала рассылать русским священникам в Югославии опросные листы с целью выявления желающих ехать на Родину. К 26 июля в соответствующем списке зарегистрировались 12 человек, к 7 августа уже 19–10 протоиереев, 7 священников, 1 игумен, 1 протодиакон и т. д.[1310]
О желании служить на Родине заявило большинство проживавших в Югославии русских священников. Но митрополит Анастасий понимал, что для возрождения церковной жизни их нужно гораздо больше, и поэтому, согласно заметке канцелярии Синода от 3 августа 1941 г., планировал обсудить в Берлине с РКМ вопрос об организации в Белграде шестимесячных пастырских курсов примерно на 100 человек. Все эти планы реализованы не были[1311]
.