Правосудие Бешеного

Более того, Амиран имел возможность и негласного снижения срока, если бы просто кое-чего не «заметил» в темных делишках деловых ментов «родной» зоны.

Но он оставался до конца настоящим негласным хозяином зоны и не мог изменить ни воровским «понятиям», ни собственным взглядам, ни своему характеру, в гремучей смеси которого сошлись и мужская прямота, и понимаемая по-своему честность, что вело к гиперболизации понятия чести. А волевой от природы характер Амирана на зоне лишь закалился.

За эти качества его любили уголовники и уважали менты. Все обращались к нему почтительно, называя батоно Амиран. Сам хозяин зоны полковник Кириченко, который мог любого не только «по матушке» послать, но и вынести «благодарность с занесением в грудную клетку», с ним разговаривал только на «вы» и только по имени-отчеству.

Зоны в этих местах были созданы еще в далекие сталинские времена, и на них более-менее сохранились некоторые воровские традиции прошлого. Во всяком случае, общак не испытывал недостатка в подогреве с воли, и догадаться, кто им распоряжался, было несложно.

Конечно, не сразу менты успокоились на его счет: «оперативка» на Амирана пришла весьма внушительная, аж в целый роман, и несколько месяцев его продержали в ПКТ, пока на зоне не поднялся «тихий» бунт — самая большая неприятность для ментов. Одно дело — явное неповиновение, и можно, выявив настоящих зачинщиков, наказать их или перебросить на другую зону, другое — когда то тут, то там возникают неполадки: в быту, столовой, на промзоне. И все подстраивается так, что виновных найти не удается: всякий раз виноватым оказывается кто-то либо из самой администрации, либо из «козлов», то есть тех зеков, кто на нее работает.

Трудно сказать, сколько бы продолжалось это противостояние, если бы однажды один из дежурных по ШИЗО (кормят там намного хуже, чем обычно, да и тот скудный рацион выдается через день: в четные дни лишь уменьшенная пайка хлеба и кипяток — за это кто-то остроумно прозвал ШИЗО «день лета, день пролета») не пересказал старшему «куму» подслушанный в камере разговор, из которого следовало, что причина всех беспорядков и беспредела кроется в том, что в зону не «спускают» «Вора в законе». После недолгого совещания с начальником зоны решили рискнуть и выпустить Ами-рана из ПКТ. К немалому удивлению администрации, все мгновенно, словно по мановению волшебной палочки, пришло в норму.

Эта зона была первой в послужном списке полковника Кириченко, которого за некую своевольность при общении с начальством «ушли» из Министерства внутренних дел и сослали руководить зоной. Опыта руководства подобным учреждением ему явно не хватало. К счастью для него, он не был снобом и не гнушался не только держать уши и глаза открытыми, но и умело пользоваться приобретенной информацией. Обнаружив, что после выхода Амирана из ПКТ воцарился порядок, он встретился с ним и долго говорил по душам.

Чем больше полковник общался с этим авторитетом, тем сильнее убеждался в его отличном знании криминального мира. Не приняв безоговорочно его «понятий», полковник пришел к неожиданному выводу, что их конечные цели, как ни странно, во многом совпадают, по крайней мере в главном: «против беспредела и за порядок на зоне». И Кириченко решил попробовать мирное сосуществование: получится — хорошо, нет — можно всегда вернуть своего «визави» в ПКТ или вообще отправить на другую зону…

Сел Амиран в расцвете сил, и лет ему не исполнилось и двадцати восьми, когда попал он в Бутырку и менты раскрутили его дело на всю катушку.

Однако до знаменитой Бутырки Амиран в свои неполные тридцать немало успел, за что многие его уважали и даже любили — хотя были и такие, кто ненавидел его лютой ненавистью и сделал бы все, чтобы убрать Амирана из Москвы.

Первый раз Амиран попал в Москву осенью 1976 года: дедушка Георгий прихватил его, семнадцатилетнего паренька, с собой, когда на собственном «жигуленке» повез в столицу продавать овечьи шкуры «цеховикам». В то время по всей стране возникали подпольные цеха, где изготовлялись дефицитные товары. А дефицитом было почти все. Умение выделывать шкуры, то есть секреты профессии скорняка, передавалось из поколения в поколение. Георгий получил профессию скорняка по наследству от отца, а тот, в свою очередь, научился у своего отца, который снабжал шубами не только местных князей, но и царский двор. Георгий всерьез надеялся оторвать внука от дурного влияния улицы, а потому подумал, что пора передавать ему если не умение выделывать шкуры, то хотя бы связи по их реализации в Москве.

— Пусть парень поймет, откуда деньги берутся, — сказал старый Георгий своей дочери Манане, матери Амирана, — тогда, может, он к ним по-другому относиться станет…

— Пускай едет, — со вздохом облегчения согласилась Манана, — все при деле будет, а то совсем от рук отбился, день и ночь на улице.