Но думать о причинах бездействия российского правительства и военных Савелию больше не хотелось: становилось противно и грустно. Надо было что-то делать самому.
— Хасан-бек, глянь-ка… — Савелий передал ему бинокль. — Как ты думаешь, получится у тебя пробраться в лагерь?
Хасан-бек несколько минут молча наблюдал за жизнью в лагере и только потом ответил:
— Наверное, можно. Скоро у мусульман большой праздник — курбан-байрам называется, — думаю, вполне сойдет как повод для подарка.
— Подарка?
— Да. Надо подарить им баранов, штук двадцать. Тогда они, скорее всего, позволят войти в лагерь и допустят хотя бы к тому месту, где готовят пищу.
— Но у нас нет баранов, — растерянно заметил Савелий.
— Я знаю, где их можно взять, — невозмутимо сказал Хасан-бек. — Ты когда-нибудь воровал скот?
— Ну, нет, — презрительно усмехнулся Савелий, — до этого я еще не докатился.
— А у нас в республике это всегда считалось одной из важных мужских доблестей… Я, правда, тоже никогда не брал чужого, но ради такого случая, может быть, стоит попробовать? — задумчиво проговорил Хасан-бек.
— Вот что, — Савелий уже все мгновенно просчитал, — у меня есть немного долларов. Как думаешь, сколько будут стоить тридцать баранов?
— Может, четыреста, может, триста долларов. А может, еще меньше — все зависит от жадности хозяина и ситуации в момент -покупки. К примеру, можно сказать, что ты хочешь сделать подарок моджахедам Хаттаба. — Хасан-бек хитро подмигнул. — Думаю, в этом случае хозяин побоится заламывать цену: вдруг ты пожалуешься на него — тогда он может лишиться всего, если узнают, что хозяин отары пожалел жалких баранов для борцов за ислам.
— Что ж, по-моему, идея хорошая… Богатая идея! — похвалил Савелий. — Только ни ты, ни особенно я не слишком похожи на правоверных последователей ислама…
— Об этом я уже подумал… — Хасан-бек достал из кармана какой-то сверток. — Вот это нам поможет.
Савелий в очередной раз подивился тому, каким ошибочным было его первое впечатление о Хасан-беке. Тот оказался в действительности гораздо умнее, чем это могло показаться с первого взгляда. В свертке лежали накладные усы и бороды разных цветов и размеров. Тут же Савелий заметил небольшой тюбик с клеем.
— Зря я, что ли, увлекался театром? — улыбнулся Хасан-бек. — Хотел в своем ауле театральный кружок открыть, спектакли ставить о местной жизни. Вот, теперь пригодилось. Скажи, ты когда-нибудь изображал кого-то, совсем иного, чем ты сам?
Савелий кивнул: в его жизни такое бывало сплошь и рядом.
— Кого я только не изображал! — задумчиво вздохнул он…
Следующий день они потратили на то, чтобы спуститься в соседнюю долину и купить небольшую отару. Хасан-бек был знаком с хозяином баранов, и тот, узнав, куда эти бараны пойдут, уступил их, не торгуясь, за двести долларов. Они наклеили себе усы и бороды, придирчиво осмотрели друг друга.
— Ничего не выйдет! — выдохнул Савелий. — Да меня ж расколют после первого же слова!
— А зачем тебе говорить? — хмыкнул Хасан-бек. — Говорить буду я: ты же немой с детства, да и глупый к тому же. — Он хитро подмигнул.
— Ну-ну… — только и нашелся что сказать Савелий, и они погнали баранов к лагерю.
Савелий думал, что лучше всего захватить в плен одного из помощников Хаттаба или кого-нибудь из инструкторов: те могли многое знать, и ради такой информации стоило рисковать своей жизнью.
Они появились у ворот бывшего пионерского лагеря ближе к вечеру. Савелий очень надеялся, что их оставят в лагере вместе с отарой на те два дня, которые предшествовали празднику: по мусульманским обычаям резать жертвенный скот доверялось уважаемым людям и самим хозяевам скота.
С охраной, дежурившей у шлагбаума, перегораживающего ворота, говорил Хасан-бек. Савелий сделал вид, что присматривает за баранами, не подходил близко к воротам, но вполне дебильно улыбался, когда бросал взгляд в сторону постовых. Он увидел, как Хасан-бек подал ему знак рукой, и понял, что их хитрость сработала. Они вдвоем погнали отару по лагерю, не обращая внимания на шутки и смех моджахедов, которые, помогая «пастухам», пинали ногами и прикладами автоматов отбивавшихся от стада баранов.
Определив отару в указанный им загончик, они уселись неподалеку. К ним подошел какой-то человек и протянул котелок с густой и вкусно пахнущей шурпой. Савелий, который почти месяц не ел горячей пищи, почувствовал, что страшно голоден. Хасан-бек куда-то сходил и принес краюху хлеба, который выпекался здесь же, в лагере. Они вдвоем быстро и молча уговорили большущий котелок с шурпой.
— Ты выяснил, где у них штаб? — тихо спросил Савелий Хасана, когда они, покончив с едой, расслабленно развалились на траве: поблизости никого не было и можно было говорить спокойно, но осторожно, поскольку русская речь, услышь ее кто-нибудь в этом лагере, неминуемо навлекла бы на них смертельную опасность.