Правосудие королей

Вонвальт вернулся вечером, и мы вместе поужинали в столовой. Он рассеянно ковырял еду, погруженный в мысли, и у меня не получалось разговорить его – впрочем, обсуждать было почти нечего. С ночи не осталось никаких улик, так что нам оставалось лишь предполагать, что покушение было как-то связано с убийством леди Бауэр, хотя и в этом мы не могли быть уверены.

Думаю, как и меня, Вонвальта больше потрясло не само покушение, а то, что оно означало. Вонвальт искренне считал, что, являясь одним из влиятельнейших представителей закона Империи, он был защищен от подобных посягательств. Он не испугался, нет, – мужества ему было не занимать, – но умные люди обычно задумываются над подобными вещами, а Вонвальт был умным человеком. Для него покушение на его жизнь было неотделимо от посягательства на верховенство закона, а последнее он стерпеть не мог. Чтобы понять его, достаточно было лишь вспомнить, как он сам пришел к своим убеждениям. Вонвальт своими глазами видел, как сованское общее право цивилизовало другие народы. Его отец принял Высшую Марку, и Вонвальту пришлось поступить на службу в Легионы. Он воевал со своими соотечественниками. И он, и его отец наверняка верили, что за сованское гражданство и за то, что оно представляло, стоило бороться. Разве иначе можно было оправдать ужасы Рейхскрига? Вонвальт принял сованские порядки с рвением обращенного в иную веру – не по глупости, а лишь в силу своей юности, ведь ему было всего пятнадцать лет, когда он ушел на войну. Теперь в это верится с трудом, но в то время его мировоззрение было еще податливым и легко поддавалось внешнему влиянию.

Нам пришлось на время отложить эти вопросы. Недовольные таким завершением дел, мы быстро поужинали и разошлись по нашим спальням, едва обменявшись парой слов. Позже вечером вернулся Брессинджер, и я надеялась, что хотя бы он с сочувствием выслушает меня. Однако, к моему удивлению, он лишь отмахнулся от моих страхов.

– Не позволяй им поглотить тебя, Хелена, – сказал пристав, когда мы оба улеглись в кровать. – К утру он уже придет в себя.

– Ты совсем за него не волнуешься?

– Нет, и он не обрадуется, если узнает, что волнуешься ты. Чтобы напугать нашего почтенного хозяина, нужно что-то посерьезнее ночной стычки с каким-то гадом. – Он усмехнулся. – И с его гадюками. Смешно, кажется, получилось, да? Я не так хорошо знаю саксанский, как ты.

– Ты неплохо на нем говоришь… по крайней мере, когда трезв.

– Острый у тебя язык, – фыркнул пристав. – Осторожнее, в следующий раз я ведь могу дать гадюке покусать тебя.

– Интересно, сколько же ты получил за своих змей?

Брессинджер вмиг погрустнел.

– Да какая разница, – буркнул он. – Я уже все равно все прокутил.

Я помедлила, пытаясь подобрать правильные слова.

– Кстати, спасибо, – наконец сказала я. – За то, что спас мне жизнь.

Он отмахнулся.

– Не за что, Хелена. Ты ведь знаешь, что я скорее сам умру, чем допущу, чтобы с тобой что-нибудь случилось. – Пристав помолчал и тяжело, судорожно вздохнул. – Видит Нема, я скорее сам умру, – тихо повторил он.

Брессинджер отвернулся от меня и погасил лампу, прежде чем я успела что-либо ответить. Не зная, что делать, я ненадолго положила руку ему на плечо. Затем, когда он не пошевелился, я тоже отвернулась. Усталость взяла свое, и через несколько секунд я провалилась в глубокий сон.

VIII Морозный воздух, горячие речи

«Действуй споро, раскаивайся не спеша».

Старая сованская пословица

На следующее утро меня разбудил звон храмового колокола. Несмотря на все усилия слуг лорда Саутера, растопивших в доме множество очагов, в комнате все равно было прохладно, и мне не хотелось вылезать из теплой постели. Брессинджер, напротив, с готовностью встал и распахнул занавески, за которыми снова показались унылое серое небо и сугробы свежего снега, завалившего город.

– Хелена, вставай, – угрюмо сказал он. Я завидовала ему за ту легкость, с которой он стряхивал с себя сон. Брессинджер научился этому за годы солдатской жизни. От той печали, что внезапно охватила его вчера вечером, не осталось и следа. Да и все приключение со змеями уже казалось далеким, как полузабытый сон.