Правосудие любой ценой

Нацисты гурьбой направились к забору кладбища, отец Варфоломей решил подождать посетителей на другой стороне ограды. Все были сосредоточены настолько, что не обратили внимания на грузовик с тентом, стоявший в стороне. И вот когда нацисты стали взбираться на кладбищенскую ограду, подсаживая друг друга, грузовик вдруг включил фары, и из полумрака за ними появились странные фигуры.

– Менты! – сгоряча крикнул один из тинейджеров, но через несколько секунд стало понятно, что это не представители славных и даже в чем-то родных правоохранительных органов.

Нет, менты могут дать в зубы и в выражениях тоже не стесняются, но в зубы они бьют не «шмайссерами» и ругаются все больше по-русски. Во всяком случае, «русише швайн» и «хенде хох» менты используют редко.

Ошалелых от неожиданности городских нацистов быстро построили вдоль кладбищенской стены. Двух или трех пришлось прислонить, чтобы не упали. Эсэсовцы построились цепочкой напротив них. Это даже напомнило батюшке картину о расстреле коммунаров у стены кладбища в Париже.

Отец Варфоломей замер, пытаясь рассмотреть лица нападавших, но в сумерках ясно были видны только каски и автоматы.

Предводитель городских нацистов попытался найти общий язык с неизвестно откуда взявшимися автоматчиками. Обдумать свои поступки Ганс Овечкин не успел, поэтому просто выбросил вперед руку и заорал «Хайль Гитлер!». Его соратники подхватить крик не успели, потому что Ганс получил сапогом в причинное место и упал.

– Ты есть словьянский сволотщь, – сообщил офицер. – Ты есть позорить неметский зольдат и арийский раса. Ви фсе есть позорить, и я вас буду убивать.

Офицер отдал команду солдатам, солдаты начали хватать выстроенных городских, совсем утративших способность соображать, нацистов и забрасывать их под тент грузовика.

Отец Варфоломей поначалу хотел честно вмешаться, но потом, разобрав, что именно выкрикивает эсэсовский офицер, успокоился. Офицер явно изучал язык по советским фильмам о войне.

Грянула запись «Рамштайна», и грузовик уехал.

Под утро три десятка совершенно голых парней были остановлены на загородной дороге милицейским патрулем. Парни что-то попытались рассказать патрульным о сволочах-фашистах, о том, что эти самые проклятые фрицы, нацисты недобитые, вывезли их в поле и заставили рыть могилу. Потом загнали всех в яму, заставили раздеться и помочились, суки, на головы, казалось бы, идейных наследников. А потом уехали.

Первое, что сделали подмоченные нацисты, это простыми движениями рук и ног выразили свое отношение к бывшему фюреру, Гансу Овечкину. Ганс, в миру – Григорий, критику бывших соратников принял стоически.

Возбуждать дело по поводу нападения эсэсовцев на нацистов не стали.

Отец Варфоломей перезвонил Гринчуку на мобильник, тот переадресовал его Графу, а Граф, как мог, оправдывался перед священником, доказывая, что его сценарий перековки поклонников фюрера куда более действенный, чем просто мордобой. Батюшка, подумав, не мог не согласиться.

Как не мог не согласиться с Полковником Владимир Родионыч, беседуя где-то в начале мая. Разговор зашел об уехавшем Гринчуке, потом плавно перешел на оставшегося Братка, и Полковник сказал, что прапорщик, на удивление, работает четко и эффективно. Вместе с Баевым он вытряс-таки из Махмутова-младшего откуда и как появляется наркота у золотой молодежи. Затем дожал участкового, который все никак не мог обеспечить порядка возле гимназии. Потом отшил пару шулеров, которые повадились чистить гимназистов. И в течение нескольких часов нашел шестнадцатилетнюю девочку из благополучной семьи, рванувшей вслед за цыганской звездой кочевой вместе с одним из многочисленных племянников цыганского барона. Девчонка была без особых потерь возвращена в семью, барон принес свои извинения и передал привет Михаилу, а племянника долго и тщательно учили не втягивать барона в опасные мероприятия. И не огорчать таких уважаемых людей, как Михаил, Гринчук и Браток.

– Есть у Братка даже какой-то шик, – сказал Полковник. – Стиль. Что-то исконно-народное, такое посконное и домотканое. Знаете, раньше в деревнях, когда хотели разобраться с кем-то быстро и, по возможности, без последствий, то накрывали беднягу мокрым полотном и били оглоблей. Знатоки утверждают, что в этом случае синяков не оставались.

– Ему было, у кого учиться, – вернул разговор на интересующую его тему Владимир Родионыч. – Девять месяцев близкого общения с Гринчуком – это обязательно наложит свой отпечаток на человека. Даже если он не так талантлив, как Браток. Что, кстати, у Гринчука?

– Ну… – протянул Полковник. – У Гринчука, как я понимаю, все нормально. Он с Михаилом и Ириной…

– Это какой Ириной? – уточнил Владимир Родионыч. – Из Крыс?

– Из бомжей, – кивнул Полковник. – Из тех, что подобрали тогда Михаила. После того, как погиб ее муж, защищая Михаила, Ирина старается от парня не отходить. Особенно после того, как у того начались эти приступы…

– А что, кстати, с приступами?

– Не знаю. По понятным причинам, я не могу навесить на Гринчука наружку.

– Пытались?