Правоверный

— Ты парень сделал большую ошибку, что связался с этим дерьмом, — услышал он рядом с собой чей-то голос. Повернув голову, увидел человечка, которому он определил роль главного. Тот смотрел на него сверху и явно наслаждался мнимым превосходством гнома, над коварно поверженным великаном.

— Мне жаль тебя, — явно издевался тот. — Ты оказался ненужным свидетелем…

Стараясь ни о чем не думать, Фил прикрыл глаза. Из-за усиливающейся боли в бедре, до него не сразу дошла серьезность произнесенных по его адресу слов.

Телефонный звонок, и почти сразу лавина итальянских слов. Затем короткое молчание и, теперь уже более спокойная речь, явно адресованная Якову:

— Тебе повезло, дерьмо. У тебя появилось время подумать.

— А с этим что делать? — спросил здоровяк с лицом дегенерата.

— Когда вернемся, уберете. И чтобы никаких следов.

Фил понял, что последняя фраза имела к нему непосредственное отношение.

Раздался лязг металлических запоров, неясные затихающие голоса, и все стихло.

Фил снова открыл глаза. Ни стула, ни прикрученного к нему Якова, нигде не было видно. Там, где он стоял, на полу лежала какая-то бесформенная куча.

— Свалился, — с безразличием подумал Фил о своем друге, и вдруг вспомнив, что слова «когда вернемся, уберете…» относятся именно к нему, стал лихорадочно искать выход из создавшегося положения.

— Так, сначала нужно заставить работать ноги, — решил он, и начал кататься по грязному цементному полу, с трудом сгибая и разгибая их в коленях. Почувствовав, как они оживают, он медленно стал подтягивать их к подбородку, а свой зад втискивать между связанных за спиной рук. Мокрый от пота, а дышать можно было только через нос, он задыхался. Кажется прошла целая вечность, пока он протиснулся между рук. Как это получилось, он и сам не мог понять. Спустя много лет, будучи в спортивном зале, он попытался снова проделать этот «трюк». Но сколько не бился, ничего у него не получилось. Возможно, и года были уже не те, да и гибкость не та…

А сейчас, в полном изнеможении, но уже с лежавшими на животе связанными руками он, вытянувшись во весь свой рост, отдыхал. Гулко стучало сердце. Грязный пот заливал горящее от перенапряжения лицо. Немного придя в себя, он поднес связанные руки к лицу и, шевеля кончиками пальцев, с огромным трудом отодрал со рта скотч. Внимательно осмотрел стягивающий руки узел и, не раздумывая, впился в него зубами. И вот, наконец, облегченно вздохнул, — руки были свободны. Зная, что захватившие их люди в любое время могут вернуться, он поспешил освободить от пут и свои ноги. С трудом поднялся, и, шатаясь, словно пьяный, подошел к лежащему на полу Якову. Сняв с него все путы, и осторожно отодрав со рта скотч, он внимательно осмотрел своего друга. Яков был без сознания. Пульс почти не прощупывался. Фил приподнял его и прислонил к прохладной стене.

Лицо, превращенное в кровавое месиво, неожиданно дернулось. С трудом, открыв глаза, Яков увидел перед собой своего друга.

— Прости меня дружище, — с трудом прошептал он, — это по моей вине ты влип в большую неприятность…

— Ничего, ничего. Все нормально, — попытался успокоить его Фил, — мы выкарабкаемся. Посиди спокойно, а разберусь здесь, что к чему. Пока твои знакомые не вернулись, нам нужно быстро исчезнуть.

— Исчезнешь ты один. Я все…. готов, — подобие улыбки искривило разбитые губы Якова.

— Как это, готов!?

— А так, — судорожно вздохнул Яков. — У меня полгода назад был микроинфаркт, а сейчас, по всей вероятности, то же самое, но уже по полной программе… Мне тяжело дышать, Филипп, трудно говорить. А в груди, будто кто-то рассыпал горящие угли. Жалко, что и пожить-то, как следует, не успел. А то, что успел, это так, подобие….Знаешь, Филипп, я почему-то в последнее время стал думать о прожитом… Рождаешься, растешь, к чему-то стремишься. Наживаешь друзей, а больше, — врагов. Для кажущейся выгоды, — ловчишь, кого-то обманываешь, предаешь, бросаешь родину…. И вдруг, — все исчезает. Ответь мне, Филипп, — для чего живет человек? Разве для того, чтобы творить зло, и убивать себе подобных? Да что там говорить…. Прости меня Филипп, — голос Якова перешел на шепот. Слезы скатывались по его разбитому лицу.

— Яша! Яша! Ты брось шутить!? — тряс за плечи своего друга Фил.

— Все Филипп…. Я ухожу. Прошу тебя, бросай все и возвращайся на родину…. Прощай, — прохрипел Яков, и, дернувшись, затих. Остановившиеся глаза с немым укором смотрели на Фила. Проведя рукой по лицу друга, Фил закрыл тому глаза, осторожно положил тело на бетонный пол и поднялся на ноги. Скупые мужские слезы душили его…

— Для чего живем? — мысленно повторил он вопрос Якова, и сам же себе ответил, — этого, кажется, не знает никто…

Стены и потолок помещения похожего на склад, были сложены из плотно подогнанных друг к другу бетонных плит. Из бетонных плит был и пол.

— Да, из такого бетонного мешка выбраться невозможно, — подумал он, внимательно осматривая потолок и стены помещения, единственным выходом из которого была металлическая дверь, естественно закрытая снаружи.