Правый пеленг

Меньшиков толкнул сектора газов от себя. Моторы взревели, и бомбардировщик круто полез вверх.

– Стоп, командир. Так держать!

Штурман направлял бомбардировщик в самую гущу разрывов – уткнулся в прицел и ничего не видит, а перед глазами Меньшикова полыхали огненные вспышки, град осколков стегал по дюралевой обшивке с таким остервенением, что машина то и дело конвульсивно вздрагивала, и удивительно было, как это она еще держится, каким чудом осколки минуют жизненно важные места – моторы, бензо– и маслопроводы, бензобаки. Хотя в бензобаки осколки, наверное, попадали, но трехслойная, с самовулканизирующейся прослойкой резина не дает течь бензину. Попади туда зажигательная пуля – дело будет хуже…

Сладковато-горький запах сгоревшего пороха проникал в кабину, драл нос и горло, и руки инстинктивно крутили штурвал, бросая бомбардировщик то влево, то вправо, в обход разрывов.

– Командир, подержи, открываю бомболюки, – попросил штурман. – Вот так… Так держать, на боевом!

Да, ему легче: не видит, что творится впереди. Огненные всполохи то приближались к самому носу самолета, то удалялись: зенитчики ставили заградительный заслон, как опытные рыбаки ставят сети на пути движения рыбы. И все-таки бомбардировщикам пока удавалось миновать его, пробиваться к цели.

– Сброс! – будто выдохнул штурман, помолчал немного и заключил: – Теперь уходи, командир. Лучше вправо.

Меньшиков и сам уже принял такое решение: влево они уже делали разворот, и зенитки пристрелялись по тому курсу. Пусть попробуют поймать их на новом!

Освободившись от бомб, бомбардировщик словно обрел новые силы: моторы звенели, стремительно набирая скорость. Триста пятьдесят, четыреста, четыреста пятьдесят… Ветер свистел, выл и метался по кабине, поднимая пыль, стегая по лицу и глазам. И лишь когда грязно-бурые шапки разрывов остались позади, Меньшиков обнаружил, что колпак кабины пробит в двух местах. В эти пробоины и врывался неистовый ветер.

– Давай, штурман, курс к морю. Самый короткий.

– Сто, командир. Ровно сто – и на высоту. Теперь, того и гляди, истребители объявятся.

– Как там остальные?

– Топают, товарищ майор, – сразу же отозвался Пикалов. – Наше звено все на месте, Цветова – тоже. Выползает из зоны огня и третье звено… Дали сегодня мы Антонеску прикурить!

– Командир, справа вижу истребители, – тревожно перебил Пикалова штурман. – Набирают высоту и идут нам наперерез.

– Заходят, чтобы атаковать со стороны солнца. – Меньшиков уменьшил скорость, чтобы подтянулись ведомые.

Истребители проскочили вперед. Длиннотелые, тонкобрюхие. Ме-109-Е, – определил по силуэту майор. Он слышал об этих машинах, показавших свои высокие летно-технические и боевые качества на заключительном этапе войны в Испании. Скорость – 570 километров в час, вооружение – двадцатимиллиметровая пушка и крупнокалиберный пулемет. ШКАСам[2] трудно будет противостоять им.

Бомбардировщики подтягивались почему-то медленно, особенно последнее звено. Похоже было, что самолет Колесникова подбит, а ведомые не хотели его оставлять. Меньшиков еще убавил обороты. Маневренность машины заметно упала, что в воздушном бою было пагубно. Но и бросить своего товарища в такой обстановке нельзя.

Да, самолет Колесникова подбит: едва заметная полоска дыма выбивалась из-под капота правого мотора. Винт вращался вяло, безжизненно – от напора встречного потока.

По времени «мессершмитты» уже набрали высоту, сделали разворот и идут в атаку. Солнце било прямо в глаза, что создавало фашистским летчикам идеальные условия для прицеливания. А тут еще скорость. Атаку сорвать можно только маневром. Меньшиков увеличил обороты моторам и положил бомбардировщик на крыло, туго закручивая левую спираль. Ведомые повторили его маневр. Машина Колесникова такой крен заложить не могла и стала отставать. Его ведомые зарыскали по курсу, понимая, что на малой скорости и пологом вираже сразу же станут добычей «мессершмиттов». Значит, не поняли замысла командира. А должны понимать по намеку. Пришлось выравнивать машину и дважды качнуть крылом влево – левый круг. Не успел он ввести бомбардировщик в вираж, как справа совсем рядом сверкнула огненная трасса, а спустя секунду, из ослепительных лучей солнца выскочил тонкий и стремительный Me-109-Е. Он был почти под девяносто градусов к бомбардировщику, пулемет штурмана достать его не мог. Пикалов же почему-то молчал.

– Стрелок!.. – Меньшиков не успел спросить, в чем дело, как почувствовал мелкую дрожь корпуса машины и увидел длинную трассу в сторону истребителя: Пикалов открыл огонь, но промахнулся.

За первым «мессершмиттом» вынырнул второй, третий. Они не стреляли – не сумели прицелиться в развороте – и пошли на второй заход.

Вторая тройка выпустила несколько очередей по бомбардировщикам Цветова и тоже промазала. Звено Колесникова пока не атаковали: то ли решили вначале разделаться с лидером, то ли понимали, что подбитая машина далеко от них не уйдет.