Правый поворот запрещён

– Что ж, Альберт Андреевич, у меня все. Пока все, – добавил Скорик.

– Желаю успеха, – Яловский не прореагировал на слово "пока".

Не обмениваясь рукопожатием, они попрощались…

Внизу в вестибюле за стеклянной перегородкой сидел вахтер. Это был тот пожилой человек со странным загаром, которого Скорик видел мельком дважды: впервые давно в кабинете помпрокурора, а второй раз недавно в приемной Кубраковой, когда тот принес ключи. "Сердюк Анатолий Филиппович", – вспомнил Скорик.

– Здравствуйте, Анатолий Филиппович, – поздоровался Скорик.

Вахтер поднял голову, кивнул. В руках он держал маленькую отвертку. На столе перед ним лежали какие-то детали то ли небольшого трансформатора, то ли реле – сердечник, обмотка, конденсаторы разных номиналов.

– Моя фамилия Скорик, я из прокуратуры… Трудитесь, смотрю. Вы электротехник?

– И электротехник, и шофер, и слесарь, и лесоруб… А это, – он указал на стол, – хобби, что ли. Делать-то нечего по ночам, вот и копаюсь.

– А по образованию?

– Учитель, – в глазах его промелькнула насмешка.

– Анатолий Филиппович, недели три назад перед отъездом в Германию Елена Павловна ночью приходила в институт. Входную дверь ей открывали вы?

– Нет, она своими ключами, – сказал вахтер, скользя глазами по лицу Скорика, словно изучая.

– Она долго пробыла в лаборатории?

– Не знаю. Она пришла, когда я был наверху, делал обход, увидел ее, когда уже уходила.

– Вас не удивило ее ночное появление?

– Она хозяйка, чего ж мне удивляться.

– Разговаривали с нею о чем-нибудь?

– О чем говорить? Пожелала спокойной ночи и ушла.

– А вы не заметили ничего необычного в ту ночь?

Ответил вахтер не сразу, но может на такой вопрос и полагалось прежде чем отвечать, сперва подумать, вспомнить?

– Все было, как обычно, – наконец произнес вахтер.

– Она ничего не уносила с собой?

– Не заметил.

– Что ж, спасибо, Анатолий Филиппович. До свидания.

21

Щербы не было – ушел к председателю областного суда по какимто делам. В четверть десятого утра сидели в кабинете криминалистики у Войцеховского вдвоем. Дважды прокрутили кассету автоответчика с гневным монологом Назаркевича, заканчивавшимся чуть ли не угрозой: "…вы еще об этом пожалеете". Затем Скорик пересказал свой разговор с Яловским и вахтером.

– Придраться не к чему, зацепиться не за что. Ни у Яловского, ни у вахтера. Вата. Ночной визит Кубраковой в институт можно объяснить чем угодно, самым невинным поводом, – сказал Скорик. – Все, что они говорили, может быть стопроцентной правдой, но в такой же степени и ложью, весь вопрос – зачем? Но ответить мы не в состоянии…

Скорик говорил, а Войцеховский, откинувшись в кресле слушал, но взгляд его как бы кружил по лицу собеседника по каким-то непонятным орбитам.

– На бумагах Назаркевича, которые Джума нашел в "бардачке" машины, есть пальцы Кубраковой, – вдруг сказал Войцеховский.

– Она могла читать эту докладную и три, и четыре недели назад, когда угодно, – сказал Скорик.

– Нет. Бумага датирована 13-м июня. Это воскресенье. А во вторник рано утром Назаркевич уже вез Кубракову в Богдановск. И зачем деловую бумагу он держал в "бардачке"?

В это время загудел дверной звонок, Войцеховский нажал кнопку. Через минуту вошел Агрба.

– Ну что, витязи? – Агрба плюхнулся в кресло.

– Осторожней, Джума, кресло казенное, рассчитано на более деликатную задницу, – подмигнул Войцеховский. – Что скажешь?

– Ни аптеки, ни парфюмеры тубов с названием "Метах" никогда не получали и не слышали о таких.

– Правильно, Джума. Но твоя информация и запоздавшая, и бесполезная. – Войцеховский открыл ящик письменного стола, извлек толстый альбом. Вчера, Витя, – обратился Войцеховский к Скорику, – мы с тобой встретились в конторе, где работает твоя Катерина. Ты возвращался сытый и ублаженный, как кот, а я, сирый и голодный, шел туда заниматься делом. Я вспомнил, что у них есть этот самодельный гроссбух, – он постучал пальцем по переплету. – Здесь среди прочего наклеены вырезки из разных заграничных проспектов и журнальчиков – рекламные картинки баллончиков специфического назначения. Так вот в этом кустарном каталоге баллончиков со слезоточивым и иными газами обнаружился и наш – "Метах". Полюбуйтесь, – он открыл в нужном месте альбом.

Аккуратно вырезанный из какого-то рекламного изделия, сфотографированный почти в натуральную величину, прекрасно полиграфически исполненный, красным глянцем сиял баллончик с белым колпачком. Крупными буквами его опоясывала надпись "Метах". Под снимком на немецком, английском и французском языках было напечатано пояснение и инструкция, как пользоваться этим газом в целях защиты, учитывая содержащийся в нем удушающий компонент.

– Поляки привозят, – сказал Джума. – Да и наши тоже.

Скорик задумчиво молчал.