Праздничные размышления

Но Чилигимъ въ первые дни неохотно вступалъ въ разговоръ. Онъ молча лежалъ, все раздумываясь о своемъ положеніи, безпримрномъ и поразительномъ въ жизни. Во-первыхъ, его кормили даромъ; во-вторыхъ, ему нечего было длать, тогда какъ въ настоящей, во всамдлшней его жизни онъ вчно гонялся за кускомъ, а о досуг, - о такомъ досуг, когда ничто не печалило бы, — онъ до сего дня не имлъ никакого представленія. Это странное положеніе дало ему возможность и время глубоко задуматься. Но досужая мысль его сперва освщала только вншніе, окружающіе его предметы и явленія. Въ начал стояла невозмутимая тишина. Чилигинъ прислушивался, смотрлъ. Онъ никогда не жилъ въ такой изб, гд стны были блы, какъ снгъ, потолокъ высокъ, окна громадны. Выкрашенный полъ казался ему столомъ, и онъ смертельно испугался, когда однажды плюнулъ на него, тотчасъ стеревъ ладонью замаранное мсто. Осмотрвъ вс эти предметы, онъ сказалъ разъ вслухъ: „У, какъ тутъ чисто!“

Онъ не пропускалъ ни одной мелочи безъ вниманія. Простыню, на которой лежалъ, онъ нсколько ризъ ощупалъ; подушку изслдовалъ со всхъ сторонъ. Когда ему принесли въ первый разъ тарелку, онъ позвенлъ объ нее пальцемъ, а когда ему дали металлическую ложку, онъ попробовалъ ее зубами. Любопытство его проникало всюду. И всякій разъ, какъ что-нибудь обращало его вниманіе. онъ длалъ замчанія, которыя по большей части выражали его удивленіе насчетъ чистыхъ вещей. Но все, что его окружало, казалось ему холоднымъ, скучнымъ, хотя и богатымъ, причемъ ему пришло въ голову, что было бы хорошо, ежели бы все это было дома и ежели бы возможно было жить такъ. „Чудесно было бы, чисто и пріятно!“ Однако, въ опроверженіе этой сумасшедшей мысли, онъ уныло покачалъ головой и сказалъ: „Какже, держи карманъ!“

Сосдъ видлъ его скуку и затвалъ съ нимъ разговоры. Чилигинъ, наконецъ, сдлался сообщительне. Бда только въ томъ, что имъ часто разговаривать было не о чемъ, потому что общимъ между ними было только больное положеніе и больничная порція. Тогда баринъ сталъ читать книжку. Книжки Чилигинъ раньше всегда какъ-то побаивался, и если ему приходилось держать такую вещь въ своихъ рукахъ, то онъ всегда улыбался, какъ ребенокъ, которому кажутъ неизвстную вещь, а онъ думаетъ, что она укуситъ. Книжка была „О земл и неб“, школьное изданіе. Баринъ не ограничивался однимъ чтеніемъ, — трудныя мста онъ обстоятельно объяснялъ. Чилигинъ въ нкоторыхъ мстахъ взволнованно слушалъ. Наконецъ, чтеніе кончилось, и сосдъ спросилъ, какъ ему поправилось?

— Забавная книжица. И даже очень пріятно, — отвчалъ Чилигинъ.

Больной сосдъ нахмурился.

— Только забавная? — спросилъ онъ.

— А то что же еще? Побаловаться отъ скуки можно, — возразилъ Чилигинъ.

Баринъ просилъ объясненія, горячился, и Чилигинъ добавилъ, что такое баловство мужику не идетъ.

— Отчего не идетъ? — спросилъ баринъ.

— Такъ. Жирно очень!

Сосдъ-баринъ не понималъ и продолжалъ допытываться, Онъ повернулся лицомъ къ товарищу и пристально осматривалъ его, тогда какъ послдній не глядлъ никуда, мрачный и задумчивый.

— Почему же жирно? Наука — для всхъ.

— А для мужика — предлъ, — возразилъ Чилигинъ. — Потому ему предлъ, чтобы онъ не безобразничалъ. А то книжки… ловко сказалъ!

— Да что же худого въ книжкахъ? — спросилъ тоскливо и съ удивленіемъ больной.

— Напримръ, развратъ и прочее.

— Какъ?

— То-есть подлость! — Чилигинъ говорилъ мрачно. — Потому, ты не балуйся, а живи по совсти. Назначена теб точка, и ты сиди на ней, а нечего тутъ безобразія выдумывать, лежать вверхъ брюхомъ. Ты станешь книжку читать, другой мужикъ захочетъ тоже, а я за тебя отдувайся! Нтъ, ужь ты сдлай милость, прекрати эти глупости; работай, братъ, потому теб отъ самаго первоначалу положена эта самая точка, а не забавляйся… А то книжка… эдакъ всякъ бы захотлъ книжку читать, да ручки свои беречь!