Праздничный Коридор

– Спасибо тебе, детка. Из-за меня у тебя каникулы начались неудачно. Уже могла бы давно дома быть. Ты хоть сейчас не сиди со мной в палате, а отправляйся домой и отдыхай. Год-то тяжелый был – все учеба да экзамены.

Зося собирала пустые банки и мисочки, делала список необходимых вещей на завтра и уезжала.

В один из таких дней она, как обычно, въехала во двор дома Елизаветы Андреевны, припарковала машину, забрала сумки с продуктами и направилась к своему подъезду.

Возле подъезда навстречу ей поднялся высокий военный, на которого она сначала не обратила внимания – ну сидит какой-то военный вместе со старушками на скамейке, и пусть сидит.

– Зося, не узнала?

Военный обнял ее и приподнял на уровень своего лица – перед ней родное, возмужавшее лицо и сияющие глаза.

– Петя! Ну, как тебя узнать? Ты стал такой взрослый и красивый. И форма тебе очень идет. Как ты здесь? Впрочем, не отвечай – пойдем ко мне. Наверное, в дороге проголодался, буду тебя кормить, а потом и наговоримся.

Зося накрывала на стол, а Петя рассказывал о своем училище и таинственной военной базе:

– Представляешь, Зося, все позади – и эти дополнительные занятия на секретной базе, и училище тоже. Все это мне порядком надоело. Муштра недалеких тыловиков, казарма и марш-броски в слякоть, зной и стужу. Сейчас получил звание и направление на службу. Устроюсь, сразу тебя заберу отсюда. Ты за это время окончишь свой институт, будешь у нас в финансовом отделе работать. Заживем мы с тобой! Совсем недолго осталось – всего годик какой-то. Если только меня сейчас не отправят на войну, в Афганистан. Я все летние отпуска провел на базе, получил специальную подготовку. Да что я все о себе – расскажи как ты. Ты стала такой красивой, что глазам больно на тебя смотреть. Я запомнил тебя несмышленышем в школьном платьице. Если бы сейчас встретил на улице, то, пожалуй, не узнал. Это мне бабушки ваши дворовые, подсказали, что ты приедешь на красной машине. Зоська, а машина откуда? Ты мне о ней ничего не писала. И, кстати, а где твоя квартирная хозяйка, что-то не видно ее.

– Петя, ты давай ешь. Поговорить еще успеем. Моя квартирная хозяйка, Елизавета Андреевна, в больнице лежит. Ты на сколько дней приехал? Ее скоро должны выписать – познакомлю вас, она чудесный человек и умница, тебе она точно понравится.

– К сожалению, Зося, я приехал совсем ненадолго – тебя увидеть. Вечером уезжаю – на один день к маме, а потом с назначением на место службы. Такая у меня теперь жизнь – я не волен сам распоряжаться собой. Но как ты, Зоська, похорошела! Тебя и в часть-то страшно везти – мужики обзавидуются, и постараются отбить. Такое с офицерскими женами часто случается – увидит дамочка покрупнее звезды на погонах и пошла к более обеспеченному и благополучному, чем ее лейтенант.

– Подожди, Петя, меня в часть везти. Ты был мне другом, другом и остался. А чтобы с тобой в часть ехать – любить надо. И про офицерских жен ты зря так. Просто люди разные бывают, но та, которая по любви замуж вышла, менять своего лейтенанта на другие погоны точно не станет. Ты еще обязательно встретишь свою судьбу, которой будешь нужен только ты, а не материальные блага и крупные звезды на погонах.

– Ах, как она заговорила! Письма мы пишем одному, а любим другого? Нет, Зоська, ты мне слишком дорога, чтобы я спокойно уступил тебя какому-то папенькиному сынку. Не бывать такому.

Петя встал из-за стола, снял свой китель и поднял Зосю на руки.

– Так, где здесь у нас кровать или диван, давай подсказывай, будущая офицерская жена.

– Петя, ты что задумал? Пусти меня сейчас же. Петя, пусти, – кричала и билась у него на руках Зося, – не смей ко мне прикасаться. Петя опомнись, ты сам потом будешь сожалеть о своем поступке. Петя, не надо. Я не люблю тебя.

Петя бросил ее на кровать, начал рвать и стаскивать с нее одежду.

– Нет, нет, никуда ты от меня не денешься. Ты ведь честно меня ждала, и мужиков у тебя не было? – бормотал он, – Так кому я эту красоту и невинность буду оставлять? Если уж так его любишь, то пусть ему мои объедки остаются.

– Петя, пожалей меня, мне больно, – Зося, придавленная его тяжелым, твердым телом, не могла сопротивляться. Но он ее не слышал.

Сострадание, жалость и нежность утонули в звериной страсти – он до боли кусал ее тело, рвал зубами кожу, не щадя и не жалея, ломал ее ноги. Она так и осталась лежать на разорванной и окровавленной простыне, когда он оставил ее, и ушел в ванную комнату.

Потом он прикрыл ее наготу одеялом, а сам уселся на диван.