Праздник Дрейка

– Я предупреждал тебя, что за первую неудачную попытку сломаю тебе руку?

Меня прижимали к полу коленом – казалось, на позвоночнике стоит основанием бетонный столб. Мой нос… Моя рука!

– Предупреждал? И я только что залатал тебе одну дыру на теле. Хочешь… – он наклонился к уху, – я наделаю тебе этим ножом такие дыры, которые уже никто не сможет заштопать?

Я обоссалась даже мычать.

Шах, мат, мне бы колотить по полу «сдаюсь!», но мужик уже яростно ткнул пальцем в какую-то точку на моей шее, и с очередным проворотом сознания комната схлопнулась в черноту.

Глава 4

Хорошая новость заключалась в том, что мы теперь ехали.

И в этом заключалась плохая новость – мы ехали. На машине. Это означало лишь одно: оставшиеся часы пути до чужого транспорта я провела в отключке. Меня либо пронесли на руках, либо протащили волоком, лишив оставшихся шансов на побег.

Колеса, сиденья, выхлопная труба… Выщербленная ухабами полоса бетонного шоссе. Город с каждой минутой все ближе. Все ближе проклятый особняк Зига и Сулли, железные цепи, наручники, унижения, побои. А на новый этап выживания сил не осталось.

Все отдалялось от меня, теряло смысл. Его и раньше было не очень много – смысла, – но вела вперед надежда. Ее отобрал тот, кто сидел за рулем, и я ни разу в жизни не ощущала себя столь одинокой, как теперь. Что случится со мной дальше, какие новые страдания выпадут на мою долю, никому не интересно. Одна.

Меня трясло, и чувствовала я себя в высшей степени дерьмово. Знала: рана на животе, пусть и зашитая, не заживет. Она доконает меня, я впервые приняла эту мысль, как родную, – пусть так, хорошо. К лучшему. Я на своем веку повидала много ран, но эта оказалась плохой. И очень хорошей.

У охотника был джип, старый и пыльный, но добротный. Мощный. Когда колеса попадали в очередную яму, я прижимала руки к животу и думала о том, что мне придется воплотить то, что я никогда не желала воплощать. Заставить себя принять яд.

Лучше бы я всыпала его в чужой чай вместо снотворного… Какая теперь разница, что лучше. Единственная оставшаяся в потайном кармане капсула имела черно-красную маркировку на белом фоне – «DZK». Убийца мгновенного действия.

Я не вернусь к Зигу и Сулли, я не потяну новый этап борьбы, я устала.

Яд – это плохо. Но это быстро.

Где-то по пути будет заправка, я попрошусь в туалет…

Небо здесь было чуть светлее, чем в полях, в городе всегда чуть светлее. Ненамного, но все-таки. Кучковатые облака; предплечья у охотника были настолько внушительными, что я какое-то время не могла отвести от них взгляд. Он ни при чем, никто ни при чем. Все так, как должно быть. Наверное. Последняя дорога, последний день.

Его руки на руле, одна обмотана пропитанным кровью бинтом. Уже подсохшей, бурой. Он внушал мне холод и страх, даже сидя на соседнем сиденье, он слишком сильно чадил равнодушием, и в фоне этого равнодушия я казалась себе отвратительно никчемной. Все дальше от всех, все бесплотнее…

– Как тебя зовут?

Когда послышался этот вопрос (мы как раз проехали столб с отметкой «16»), я вздрогнула.

Он знал, как меня зовут, я была в этом уверена. И промолчала. Внутренне вздыбилась, нахмурилась: собаке решили дать кличку? Раньше была просто бездомная собака – станет бездомная собака с кличкой.

Теперь я смотрела в боковое окно как приклеенная. Не нужны мне беседы «напоследок», расстанемся незнакомцами.

Он смотрел на меня, я чувствовала. У него шея, как свая, у него настолько жесткая линия челюсти, что аж зубы сводит.

– На твоем теле шестнадцать пулевых отверстий.

Я замерла, замерзла еще сильнее. Считал, значит? Пока шил…

«Что ж, теперь ты знаешь, поздравляю».

Наверное, он ждал, что сейчас я с соплями примусь изливать на него поток жалостливых слов. Нет, хватит. Я уже никому не расскажу свою историю, пусть она – грязная и непривлекательная – канет в небытие вместе со мной.

«У тебя на теле…»

Жесткий голос, даже когда тихий. Каждое слово как приказ и как клеймо. Как пресс.

«Хорошо, что не тридцать два, – думала я безрадостно. – Шрамы от ножевых порезов он тоже считал?»

«…яд нужно запивать водой? И успею ли я вообще глотнуть воды после того, как раскушу ампулу? Наверное, нет».

Впереди показалось здание заправки – единственной на пути до города.

– Хочу есть. – Соврала я хрипло. Есть я не хотела. – И в туалет.

Сортир оказался тесным и очень грязным. А еще в нем так шибало в нос вонью, что невозможно было вдохнуть. И здесь… Здесь я буду валяться на полу? В отпечатках чужих следов, размазанных в моче? Надо мной будет висеть забрызганное маленькое зеркало и капать холодной водой прохудившийся кран… Наверное, будет пена изо рта, будет боль… Недолго.

Я держала ее в пальцах – капсулу. Страшное оружие, мгновенное решение всех проблем. И никак не могла представить, что сейчас, прямо вот тут… Что-то внутри меня истерично верещало, колотилось во внутреннюю дверь, сбивало себе ладони о перегородку между отдалившимся сознанием.

«Давай, – говорила я себе, не могла двинуть рукой. – Давай…»

А после кто-то заколотил в дверь туалета.