Но вот что удивительно: за свою более чем двадцатилетнюю карьеру в сборной он выступал за Россию только тогда, когда в ней работали отечественные тренеры. А, как известно, оба прихода в национальную команду иностранных специалистов завершались неудачными выступлениями на таких больших соревнованиях, как чемпионаты мира.
Задумался как-то: а нет ли связи между неудачами россиян на чемпионатах мира с Зораном Гайичем, Даниэле Баньоли, да и с тем же Андреем Воронковым и тем, что у них в команде не оказывалось Тетюхина? Поделился своими размышлениями с игроком, но он попытался меня разубедить: «Наверное, это в большей степени стечение обстоятельств. Но при всем при том я не чувствую внутри себя полного доверия к иностранному специалисту. Разумеется, как человек дисциплинированный, я всегда выполняю любые тренерские указания. При этом я с большим уважением относился к тому же Зорану Гайичу, когда он работал у нас в клубе, да и к Даниэле Баньоли. Но объяснить, почему внутри себя чувствовал некое отторжение, не могу. Наверное, им все-таки непросто понять наших игроков. Ну а Воронков пришёл в сборную после Лондона, когда я официально объявил, что собираюсь продолжать только клубную карьеру».
Тогда попросил сравнить отечественных специалистов, под руководством которых ему пришлось выступать в форме сборной России.
– У Платонова все было чересчур жестко, к тому же я был еще совсем юным. С Яковлевичем было легче: Шипулин и по характеру другой, к тому же с ним я работал еще и в клубе – мог вести диалог с тренером, не боясь за последствия. Романыч – нечто среднее между Платоновым и Шипулиным: он и дисциплине уделяет внимание, но и к игрокам прислушивается в определенной ситуации. А что касается тренировочного процесса, то каждое занятие с Алекно приносит колоссальную пользу. Причем, тренер умеет варьировать: чувствует, когда стоит форсировать, а когда дать поблажку.
Ловил себя на мысли, что хотел ли я этого или нет, но при каждом нашем разговоре мы так или иначе, но вспоминали лондонский олимпийский финал. Меня постоянно будоражила мысль, какую же ответственность брал на себя игрок в тот самый момент, когда малейшая его осечка могла оказаться роковой, насколько нужно было быть уверенным в себе, чтобы исполнить тот или иной волейбольный приём именно так, как того требовала ситуация?
– После олимпийского финала ты мне признался, что не сомневался в общем успехе нашей команды. Сейчас, по прошествии времени, готов повторить те же слова?
– Если речь идет про третью партию, да и о матче в целом, ну, да, конечно, готов.
– Признаюсь честно, меня потрясла твоя уверенность в концовке третьего сета, когда ты вышел на подачу. Неужели ни тени сомнения не чувствовал?
– Уверен был в себе на сто процентов. Даже подсознательно не чувствовал каких-то опасений. Чтобы как-то «отжаться», просто ввести мяч, такого в мыслях не было. Уже проходил нечто похожее. Опять-таки в финальном матче, но чемпионата мира 2002 года в Аргентине все с теми же бразильцами. Правда, случилось это в концовке пятой партии. Я также вышел на подачу, исполнил эйс. Соперники тут же взяли перерыв. И после него я шел на линию и думал, чтобы сделать: либо влупить как следует, либо просто ввести. И что-то в тот момент склонило меня не рисковать. Я просто ввел мяч в игру… Чем все закончилось, известно: мы проиграли. В Лондоне уверен был, что мне нужно было выполнять силовую подачу. Каждый раз. И по моим ощущениям я был готов безошибочно вводить мяч в игру в тот момент столько, сколько позволила бы ситуация. Другого выхода у меня просто не было: должен был рисковать.
Он и в самом деле не собирался вновь надевать майку национальной команды. Верил, что справятся ребята без него – выиграли же чемпионат Европы в 2013-м, чего Тетюхину с партнёрами не удавалось в течении всех его почти 15 лет в сборной. Но с приближением олимпийского 2016-го его фамилию вдруг внесли в список кандидатов в сборную. Но Сергей, мне показалось, не очень серьезно отнёсся к такому решению прежнего тренера главной команды страны.