– Нет, надо было мне раньше стрелять. Драки бы не было. Он сейчас был бы жив.
– Если бы ты раньше начал стрелять, сейчас бы уже на нарах мариновался.
– Ну и хер с ним! Главное, Вовка был бы жив.
– Ничего, ответ за нами. Подождем, пока блюдо остынет. Давай выходи первым.
Все уже ушли с кладбища. Лелик с Кабаном увели маму. Саня остался сидеть один на скамейке возле черного гранитного памятника с выгравированным лицом брата.
– Долго не сиди, мы ждем в машине, – тихо сказал Лелик.
На маленьком квадратном столике перед Саней – одонок водки и пачка сигарет. Он вылил остатки водки в пластиковый стаканчик, выпил половину, а вторую половину вылил на могилу. Потом закурил.
– Не знаю я, что мне делать, брат. Кабан говорит, будем мстить. Мама молчит. Отец пьет. Лелик говорит, подождем, пока он отсидит. Когда выйдет, видно будет. А я его ненавижу, но что толку убивать? Кому легче-то станет? Может, я трус? Может, не такой, как ты? Пацаны говорят, он не хотел тебя убить, так получилось… в горячке. Да еще сын у него теперь родился… Не знаю я, как мне быть!..
Как сплести канатик
Бог терпит меня на белом свете по неизвестным мне причинам. Многие ближние, и моложе, и сильнее, и умнее, уже умерли. Я не верю себе, не могу понять Бога и просто плету свой канатик из рвущихся ниток религий и вер.
А дело обстояло так. Вчера, в канун Нового года, был день рождения моего младшего брата. И мы с Ванькой решили съездить на кладбище, зайти к нему на могилу. Помянуть, прикурить сигарету. Да и всех дедов-бабок с Новым годом поздравить. Пирогов покрошить, пшена рассыпать для птиц. Поговорить с портретами на камнях. Короче, сходить на кладбище, как на капище.
Мы с Ванькой тоже братья. Наши бабки были дальними родственницами, и мы, когда уже выросли, однажды решили, что будем братьями. Ну и стали. Туго было поодиночке. Большие потери несли. Ведь что в жизни самое важное? Мудрые женщины считают, что семья. Так оно и есть. Ячейка общества. С нее все начинается, на ней держится. Ради нее все делается. Родители, дети, жены. Осознанная необходимость…
С вечера мы созвонились и все обсудили. Весь завтрашний день распланировали, гладко так у нас получилось! Сначала в деревне одно дельце, потом на кладбище. Потом к маме моей заскочим на чай и обратно в город, по домам, к семьям. Конечно, обойдемся без водки, взрослые же люди! И так все сделаем, без допинга. По голосу слышу, как он втихаря радуется. Чему? Думаю, поводу бросить дела хоть на денек и повидаться. Гонки свои повседневные заменить мечтами и воспоминаниями. С мамой моей поговорить, его-то мама умерла. И старший брат тоже.
Утром я выезжаю затемно. Еду к нему. Он встречает меня во дворе налегке, с одним лишь бумажным рулоном в руке, запрыгивает в машину, и мы разворачиваемся.
– Курим? – спрашивает.
Я вздыхаю и отвечаю:
– Давай!
Я все время бросаю курить. У меня никогда нет курева. Беру у него. Курим на ходу. Молчим пока. Думаем об одном. О том, что вместе мы сильнее, чем по отдельности. От этого острее становится ощущение жизни. Растет чувство тайного счастья, всегда живущее внутри. Некоторые огорчения только оттеняют его. Страх, стыд, болячки, накопленные за много лет, всё, что обычно раздражает, сейчас вылетает в утреннюю тьму вместе с дымом. Чтобы снова явиться с вечерней темнотой и усталостью, но это будет ночью. Утренняя темнота наполнена надеждой, она отличается от вечерней, как чердак от подпола. Она ярче и больше. Темное утро станет днем, а темный вечер и так уже ночь.
Останавливаю у ларька, покупаю воду и пачку сигарет, чтобы не стрелять у него. Пакетик конфет – положить на могилы. Идет дождь с редкими крупинками снега, я резко жму на газ и стартую с пробуксовкой. Дорога скользкая, ее почти не видно. Я разгоняю все быстрее, чтоб на повороте пустить машину юзом и чуть-чуть схватить адреналина. Выскочить на пик эйфории. Ванька молчит, он спокоен, как индеец. Этими дешевыми трюками его не проймешь. Я сдерживаю дурь и сбрасываю газ:
– Как хочешь жить лет через двадцать, братан?
– Спокойно.
– Как это?
– Ты и сам знаешь. Не искать денег, кайфа тоже не искать. Меньше зависеть.
– Самому решать?
– Насколько возможно.
– Не думать о том, что о тебе скажут…
– Нет. Мне это и теперь неважно.
– Просто стареть?
– Не просто. Смотреть, что вокруг творится…
– Вот именно творится, а не происходит! Это ж божий промысел, чувак. И самому что-нибудь творить…
– Да мы в основном только вытворяем, как ты, например, сейчас. Если все будут творить, что получится?
– Не знаю. Молитву бы творить научиться, и хватит с нас.
– Я ни одной не могу запомнить.
– Да чё там запоминать, два слова всего. Господи, помилуй.
Ванька вяло отмахнулся:
– Брось ты, братан… Разве так молятся?