Праздник навсегда!

— Как вам сказать? Когда я здесь поселился, то об отце Феодосии здесь почти никто не знал. Только скупые слухи до нас доходили. Как построили мы часовню в честь Всеобщего Воскресения, так и пришло мне желание такое — и святой колодец Феодосия отметить чем-то. Решили здесь, в ущелье у источника, хоть крохотную, но часовенку поставить. В общем, сделали мы, что могли. Ходили на источник частенько, водой обливались, молились, а потом в молчании сидели и слушали тишину. Но вскоре отца Феодосия в Минводах к лику святых причислили, вот тогда и началось. Пришли власти духовные и стали здесь обосновываться. От моей помощи отказались. А вскоре я чувствую, что мешаю я им. Так как в народе начались пересуды, кто, дескать, первый часовню построил. Видимо, не нравилось новым хозяевам, что они как бы на втором месте оказались. Невольно я завис между молотом и наковальней. Тогда стали они против меня бочку катить, что, дескать, я не той веры, не христианской, а под конец и вообще в колдуны записали. Мы вышли на нашу поляну и присели на зеленую траву, которая уже успела за эти теплые деньки пустить сок.

— После этого я стараюсь не появляться никому на глаза. Хожу туда тайно, рано утром или поздно вечером.

— Да, мил человек, и так бывает. Но стоит ли из-за того грустить? Ты свое дело сделал — это главное, а судить никто не имеет права, а только Бог. Если же кто судит, то пусть рядом с Богом садится, если его, конечно, пустят на это место. Не принимай, Владимир, это близко к сердцу, это такие мелочи, на которые не стоит внимания обращать. Если все скорби, которые на нашу долю выпадают в жизни сей, принимать, если сохранять их в сердце, то когда же жить? В нашей жизни много несправедливости и зла, но нельзя цепляться за эти острые углы, ибо они, как крючки, цепко ловят душу в свои сети и держат до конца жизни. Ничего такой человек не видит хорошего, Божьего в своем земном путешествии, все краски для него черно-белые. А так нельзя, мил человек, Господь для счастья нас сотворил, из темноты извлек. Посмотри, сколько вокруг тебя прекрасного, светлого, цепляйся за эти вроде бы незначительные, привычные нашему уму детальки, и тогда жизнь твоя будет светлеть, будет наливаться глубочайшим смыслом. У всякой розы есть шипы, не сорвешь ее, если не наколешься — так мир устроен Создателем. Но ты на шипы не смотри, не обращай на них внимания, смотри на розу, вдыхай ее аромат, наслаждайся ее чудной красотой — и тогда все в твоей жизни переменится, войдет в нее свет Божий, войдет радость, мир и покой.

Арсений глубоко и медленно вздохнул, наслаждаясь запахами, разлившимися по поляне. Потом погладил ладонью траву:

— Чуешь, как земля дышит? Гора твоя живая, в ней жилы пульсируют. — Арсений наклонился к земле и припал к ней лицом, вдыхая испарения, исходящие от земли. — Радость-то какая, Владимир, ты ж самый богатый и самый счастливый человек на свете! У тебя такие богатства есть, какие и не снились миллионерам. Им бы у тебя попросить этого богатства, а то ведь они по сути нищие, глупые и даже несчастные. Жизнь их проходит в кабинетах, на асфальтах, в машинах, от них весь свет Божий спрятан, закрыт. А тебя Господь такой радостью одарил! Ведь это только кажется тебе, что сам ты и место выбрал, и дело придумал, и построил, и имена дал, а на самом деле всему тебя Господь вразумил, подсказал, но так сделал Премудрый, что будто ты сам всего этого добился.

— Я часто думаю о том, что вы говорите, но как-то нет полной уверенности, что я сделал все правильно, сомнения порой одолевают. Может быть, как-то по-другому все нужно было делать. Не знаю.

— Сам говоришь, что в часовню Феодосия тысячи людей приходят, а он все сомневается! Какое же тебе еще подтверждение нужно?

— Честно говоря, когда делал часовню, не думал, что сюда, в эти глухие, безвестные края потекут паломники.

— Что бы ни случилось, Владимир, ты знай, что Господь все твои дела, заботы, переживания видит. И все, что сделано с душой и любовью, принимает. Ведь Ему-то, Господу нашему, разве храмики наши нужны, разве постройки всякие? — Нет, главное, чтобы мы строили храмы в душе своей, так называемые себенские, а внешние дела нам лишь помощь в нашем невидимом сердечном строительстве.

Арсений сорвал пучок травы, растер ее между пальцев и понюхал:

— Новый мир приходит, жизнь новая создается. Все меняется. Мне кажется, что даже природа приготовилась к какому-то прыжку. В ней, красавице, назрели силы, которые вскоре изменят все. Радость стучится во все двери земли. Тайна… Мы прямо в ее сердцевине находимся. Молчит-молчит вулкан, а потом в одно время, только Богу ведомое, проснется и выпустит в небо огонь. Земля дрожит…

— Я, знаете, дедушка, книгу написал об этих местах, о своей жизни.

— Как же назвал?

— Нужно жить.

Арсений задумался и одобрительно качнул головой:

— Хорошее название.

— Когда сдавал в редакцию, волновался ужасно, думал, примут или нет. Приняли, правда, пришлось поспорить насчет названия.

— Так что ж так?