Праздник навсегда!

— Какое же дело может быть под Новый год? Да и елку для чего наряжали?

— В котором часу идет электричка в город? Нам нужно, собственно, чтобы мы в городе были часов в пять вечера… Должны успеть, — сам себе сказал Арсений, но я уже не стал допытываться, куда мы должны успеть.

До электрички оставалось более часа, старик сказал, что нам нужно помолиться перед дорогой.

— Почитай, Владимир, акафист Матушке нашей, Богородице.

На улице за окном падал снег, а в нашем домике лилась молитва Царице Небесной. Арсений всю молитву простоял. Мне казалось, что он готовится к чему-то серьезному, за то короткое время нашего общения я уже научился различать настроения старика.

Мы сиротливо стояли на железнодорожной площадке в ожидании электрички. Мы были одни, никому в голову не придет накануне Нового года покидать свой дом. Народ уже праздновал с утра, о чем ярко свидетельствовали нередкие песни и возгласы, разносящиеся по поселку.

Как только появилась наша электричка, старец шепнул мне на ухо:

— Билета мне не бери.

— Как же не брать, вы что зайцем собираетесь ехать? Да и деньги у меня есть! — запротестовал я.

— Послушайся меня, Владимир, — мягко, но твердо сказал старик.

Арсения я усадил у окна, сам сел напротив и смотрел, как мимо пробегают знакомые пейзажи, вернее незнакомые, ибо в снежном одеянии их не часто можно видеть.

В тамбуре появился кондуктор. «Что же делать?» — подумал я. Старик сказал за него не платить, что за нелепость? Пока кондуктор подходил к нам, сотни мыслей пронеслись в моей голове в поиске решения, как поступить.

Пожилая женщина в черной фуфайке подошла ко мне, я молча подал ей деньги за двоих. Она, посмотрев на врученную сумму, бросила на меня вопросительный взгляд, почему я дал ей так много. Щеки мои горели, и я не стерпел:

— Два билета, пожалуйста… Дедушка со мной. Женщина внимательно посмотрела вокруг, будто не замечая старика, который сидел передо мной и укоризненно покачивал головой, наверное, оттого, что я не выполнил его указания.

— Какой дедушка? — спросила проводница.

Этот вопрос буквально пригвоздил меня к месту, ибо я понял, что попал в нелепую ситуацию из-за своего непослушания. Кровь стучала в висках.

— Я ошибся, дайте один билет.

Женщина пожала плечами, оторвала билет и, вручив его мне, пошла дальше. Я сидел и чувствовал себя как в огне. Что больше волновало меня в данную минуту: то, что я попал в нелепую ситуацию, или то, что старик был невидим для проводницы, не знаю. Хорошо, что Арсений не видит моего смущенного лица, думал я и смотрел в окно. Арсений ничего не сказал за всю дорогу.

— Ну вот, через пять минут мы будем на вокзале, — сказал я, когда мы проехали последнюю остановку перед городом.

— Нам, Владимир, нужно в детский дом попасть, ты знаешь, где он находится? — спросил Арсений.

— Знаю, — ответил я. — Только что мы там будем делать? Да и нас не пустят туда.

— У сироток должен праздник быть! Они ждут праздника, мил человек!

Господи, теперь нам не миновать еще каких-нибудь курьезов!

— Как же мы без подарков? Дедушка, невозможно нам без подарков туда идти! — пытался я уговорить старика отказаться от этого предприятия, если такое возможно.

Но Арсений улыбнулся, из-под плаща достал деревянный престольный крест и показал мне его, приподняв вверх. Я ничего не сказал, пусть делает что хочет. Будь что будет.

Глава 9

Третий Новый год Миша встречал без дедушки. До обеда был утренник. Были и Дед Мороз, и Снегурочка, и нарядная елка, и праздничный обед, и подарки, и еще много что делалось старшими людьми, чтобы сироты чувствовали себя как дома и сумели развеселиться. Было все, кроме одного — не было Мишиного дедушки.

Дети веселились вокруг мальчика, бегали по дому, с восклицаниями разбирали подарки, играли. Миша же свои подарки положил в тумбочку и продолжал держать в руках и прижимать к своему сердечку порванного зайчика. Между Мишей и детьми была одна разница, которая не позволяла ему быть таким, как все. Никто уже не надеялся, что когда-нибудь к ним придут их мама или папа, или дедушка, Миша же еще надеялся и ждал. И все эти подарки, весь этот праздник, а может быть, и все ценности мира, какие могли бы ему предложить, он бы променял на одно — быть вместе с дедушкой, сидеть в своем доме и кушать кислые дедушкины пироги, которые были слаще любого пирожного и торта, какими его угощали чужие люди.

После сна дети вышли на вечернюю прогулку во двор. Смеркалось быстро, и вскоре зажглись уличные фонари. Миша стоял у забора и смотрел в ту сторону, где шли поезда. Из-за падающего снега ничего не было видно. Дети, весь день не обращавшие внимания на угрюмое Мишино настроение, наконец добрались и до него. Он стоял к ним спиной и слышал, как сзади доносились голоса:

— Не приедет твой дед! Он умер! Вот дурак, вцепился в своего зайца.

Потом они начали лепить снежки и бросать в него. Мише было больно не от снежков, которые в него попадали. Перед глазами поплыло все, весь этот вечер, снег, фонари, забор стали преломляться в детских слезинках, застилавших его глаза.