Праздник перепутий

Если повнимательнее приглядеться к Журавлю, то по его уж больно лукавым глазам можно догадаться об одной любопытной черте его характера. Любит дядя Костя рассказывать небылицы. Бывает, такое завернет, что потом год без смеха вспоминать нельзя.

Не скажешь, что Журавлев приврать любит. Нет. Небылицы тут как раз самое подходящее слово. Дядя Костя не разменивается на мелочи.

Если он приходит и рассказывает, как его подслеповатая хозяйка загнала в хлев вместо коровы лосиху и собралась ее подоить — ему можно бы и поверить. Чего не бывает, когда живешь в глухомани.

Но если дядя Костя приходит и доверительно сообщает, что на Ширском озере поселился крокодил — тут уж все ясно как день. И не потому смеялись над Журавлевым, что появление крокодилов в Ленинградской области вообще явление сомнительное. Нет, поселковые охотники — люди бывалые и видели на своем веку немало чудес. Чего, например, стоит хотя бы появление несколько лет назад в речке Ламповке бежавшего при транспортировке питона. Смеялись потому, что рассказывал он об этом очень серьезно, обстоятельно, без пафоса, без всякой жестикуляции, как бы и не крокодила, а просто пару уток на озере видел.

— Так мол и так. Иду себе берегом, смотрю — лежит, дышит. Я за ружье, да как на грех ни одной пули не оказалось, а дробью шкуру не хотел портить. И опять же подумал: может, его, лешего, летом и стрелять нельзя, не сезон...

Находились, между прочим, и такие, которые тайком от товарищей — чтобы не засмеяли — ходили на озеро посмотреть — ведь чем черт не шутит...

Помню как-то был я у Журавля зимой с приятелем. Зима выдалась на редкость морозная и снежная. Зверью в лесу было трудновато. И рассказал нам дядя Костя, к случаю, историю о том, как в подпол к нему волки забрались.

— Дело было днем. Дома — никого. Вышли из лесу два матерых волчища. Кента, собака моя, видать, лаять стала. Волки за ней. Кента под крыльцо. Волки подкапываться к ней стали, да промахнулись, подкопали дыру прямо в подпол... — здесь дядя Костя вздохнул с грустью. — Два мешка картошки семенной слопали. И банку с моченой брусникой разбили...

Смеялся я от души, вспоминая рассказанное Журавлем. А когда возвращались домой, приятель мой, с сомнением покачав головой, сказал:

— Думаю, приврал дядя Костя маленько. Никогда не поверю, что могли волки зараз два мешка картошки съесть...

А про охотничий сезон Журавлев неспроста к месту и не к месту поминать в последнее время стал. Живя у себя на кордоне, не очень-то он раньше со сроками охоты считался. Да поди поймай!

Но однажды произошел такой случай. Дело было весной. На открытых местах снег уже давно сошел, и под лучами апрельского солнца земля дышала полной грудью. Только кое-где в лесу еще сохранились белые крупнозернистые пятна снега.

Ночь застала нас, троих охотников, далеко в лесу, «за дядей Костей». Домой мы не торопились и решили заночевать в лесу. Пригорок, где мы развели костер, — настоящая тайга. И всегда здесь глухари пели весной. А так как на них охота была запрещена, то мы мечтали хоть послушать песни лесных великанов. За разговорами досидели до двух часов, а потом решили часика полтора вздремнуть. Легли, да и заснули основательно. Разбудил нас громкий выстрел. Рассветало.

— Какой черт там стреляет? — выругался Федя Кисочкин. — Ведь в этих местах, кроме глухарей, и дичи-то никакой нет.

Мы быстро костер затоптали да бегом в сторону выстрела. Никого. Тем временем совсем светло стало, и Викентий Викентьевич, лесничий, нашел на зарослях тальника почерневшую бумажку. Похоже, вместо пыжа ее использовали. Разгладили мы бумажку — оказался конверт и на нем полный дяди Кости Журавлева адрес. Даже штемпели с датами разглядеть можно. Два дня назад дядя Костя письмо от сына из армии получил. А рядом и второй пыж — само письмо валяется.

Посмотрели мы повнимательнее вокруг — нашли несколько перьев глухариных. Ну, и разозлились же. Да и пошли прямиком к дяде Косте.

Приходим к нему как ни в чем не бывало. Журавль дома. Довольный. Сияет. Пригласил за стол. Сели. О том, о сем разговор, об охоте, о делянках. У Журавля вдруг глаза становятся шалыми, и начинает он про каких-то черепах со Старого болота рассказывать. А я его останавливаю и говорю:

— Ну вас, дядя Костя, с вашими черепахами в это самое болото. Это вовсе и не новость, ваши черепахи. Их дружногорские пионеры уже второй год черноплодной рябиной прикармливают. А вот новость — так новость! У Викентия Викентьевича новый талант появился.

— Какой такой талант? — удивился Журавлев.

— Какой, какой... стал Викентий Викентьевич ясновидцем.

Дядя Костя взглянул на лесничего и подмигнул мне.

— Телепат, что ли? Так это что! Вот я одну старуху в прошлом году встретил...

И откуда он только в своем лесу про телепатию узнал?

Посмотрел я на него строго.

— Вы зря мигаете, Константин Николаевич, — сказал я. — Совершенно напрасно.

И Федя Кисочкин мне поддакивает. Но дядя Костя, конечно, не верит и все старается про своих черепах завернуть.

Тогда я говорю лесничему: