Праздник побежденных: Роман. Рассказы

А у школы по одному, по два возникают и чего-то ждут немцы. Я узнаю их по сигаретам, тлеющим долгими серебристыми светлячками, власовцы же всхлебывают дым коротко, самокрутки в ковшиках ладоней потрескивают малиново, словно елочные фонарики. Чернобородый снова наполнил кружку и откинул на телегу полог. В свете фонаря белое лицо молодого власовца. Чернобородый любовно гладит его русую голову и невесть почему злобно оборачивается ко мне и грозит кулаком. Власовец перестает всхлипывать, пьет. Струйки, серебрясь, стекают по бороденке. Под телегой в руках киргиза ухнул бубен. Ванятка становится в рост на телеге: ему подали мандолину, лицо его, бледное под луной, глядит в лес. Тинь, тинь, тинь, неуверенно поклевал медиатор, и неожиданно сильно и смело звучат аккорды, и струнная мелодия, подгоняемая уханьем бубна, всколыхнула ночь, лица напряглись, ложки замерли у ртов, а удивительно красивый и гордый голос взвился над черными соснами, потек вдаль, над росистым лугом, исповедуя миру печальную историю о том, как умирал от жажды пилигрим у ключа, дав обет не пить до заката. А дьявол искушал, вода холодная, ключевая, а солнце так палит, так горячи сыпучие пески… и один глоток, только один… Я напрягся и прильнул к окну, боясь пропустить хоть слово, уверовав, что это обо мне, я не сдался, я выдержал, а пилигрим умирал, слыша погребальный звон, и его иссохшие губы шептали одно: «Господи, помилуй мя! Сохрани от искушения!» Удивленный и очарованный, я перестал понимать слова, губы повторяли одно: «Господи, помилуй мя!» И сколько смысла, сколько силы было в «Господи, помилуй мя». И погребальная мелодия, при которой «умер пилигрим, не нарушив обет», и «никто не знал, чьи кости белели в песках», повела меня над людской юдолью в райские дали.

Проходили картины прошлого, тихие и почему-то в оранжевом свете. Я увидел бабушку и белокурую девочку, я увидел и маму, такую красивую в голубом гробу, а на мои влажные губы лег запах цветущей акации.

— Господи, помилуй мя! — повторил я. В глазах стояли слезы, и кривился двор, сосна, луна над бором. Господи, и это все? Господи, как хорошо! Какая ночь! Нет, это не просто шум леса и не просто ржание лошади или свет луны. Все имеет потайной, недоступный человеческому уму смысл. Он объединяет все: и жизнь, и смерть, и дым над лесом. Моя смерть — не конец.