Праздник побежденных: Роман. Рассказы

— Эх, Моисеев, Моисеев, задница ты, а не политрук. Не нашел фанеры ограду обшить, — и направилось в церковь.

Коротышка сорвал пломбу, замок сбили ломом, и в фуражках вошли в сумеречную тишину. Молчали, оглядывая и привыкая.

— Вонь-то какая, — наконец сказал коротышка, переставив свои толстоикрые ноги, — устройте-ка, товарищи, сквознячок.

Лом прошелся по стеклам, работа закипела.

Аптекарь сгреб со стола на пол свечи и жертвенные кружки, установил весы. Срывали иконы, выламывали оклады, несли к аптекарю, он разглядывал в лупу и бросал на пол. С ломом в руках политрук срывал, сбивал, крушил. В непонятно откуда косо проникающем пыльном свете мелькали фигуры с книгами, тазами, звенела церковная посуда, опрокидывались шкафы, трещали хоругви.

— Серебро не брать, золото, только золото, — командовал коротышка, и его толстоикрые ноги топтались и поворачивались как бы одна безотносительно другой, и даже сапог, как мне казалось, оборачивался вполкруга и смотрел назад.

Слева от входа был мраморный саркофаг. Над ним трудился политрук. Крышка, скрепленная медными скобами, не поддавалась. Ее разбили кувалдой, и наступила тишина. Зашипел опрыскиватель, запахло креозотом, и бубнящий голос из противогаза произнес:

— Крест нательный золотой на золотой цепи, крест церковный золотой большой.

Начальство вышло из храма, щурясь на свет, и позволило себе расслабиться, кто-то закурил, кубышка промокнул платочком лысину и тампонировал фуражку. Под ясным голубым небом лежал солнечный город, косо летали стрижи, цвели каштаны.

— Скоро с новой банькой будем, — сказал политрук. Все посмотрели — над дальними крышами поднималась строящаяся труба. — Да-да, с парком будем, да-да.

— Трубу поднимаем по полметра в день, — уточнил кубышка, — а ведь кирпич из Донецка возим. Это подарок нам пролетарского Донбасса.

— Да-да! — закивали, подтверждая.

— А вы знаете новость, товарищи? Наш герой летчик Коккинаки установил мировой рекорд высоты — вот уж порадуется мировая буржуазия. — Шутку оценили, рассмеялись. И я отличился, поднял руку в пионерском салюте, гордо продекламировал:

— Если надо, Коккинаки долетит до Нагасаки и покажет он Араки, где у нас зимуют раки. — Посмеялись, похлопали по спине, похвалили.

— Однако, товарищи, — кубышка надел фуражку, — делу — время, потехе — час, — и обратился к народу: — Большое вам спасибо, товарищи, за успешное проведение мероприятия, каждому будет поставлено «отлично» по политподготовке. Согласны, товарищ политрук?

Политрук, конечно, был согласен. Все заулыбались, зааплодировали, уважающее народ начальство попрощалось за руку с каждым бойцом, село в машину, откозыряло и отбыло вниз по Октябрьской вместе с санитаром и аптекарем. Мешок с останками забросили в грузовичок, стоявший на ступенях, и он с двумя бойцами в кузове поехал в другую сторону.

А я отправился домой.

* * *

На кухне жужжал примус, плакала, обнимала меня и расспрашивала бабушка.

— Иконы?

— И иконы, — отвечал я, — их сбивали ломом, но только золота там не было.

— И книги?

— И книги выворачивали на пол, и ковшики, и кастрюли, и тазы какие-то, и кружки.

— И отец твой тоже?

— Отец стоял с палочкой и расписывался в книге у аптекаря.

— Слава тебе, Господи, — перекрестилась бабушка.

— Бабушка, а что такое саповые ямы? — спрашивал я.

— Там, за городом, за свалкой, выкопаны ямы. Там закапывают погибших от сапа лошадей. В церкви лежал основатель храма. Проклятые, они не ведают, что творят. Да как же будет велика кара Господня!

* * *

Храм осиротел, мы гроздьями катались на воротах.