Праздник побежденных: Роман. Рассказы

И я прозрел: эта белизна на скулах, эта гримаса на лице, этот ненавидящий взгляд. А он ронял и надевал очки, нервно похохатывая, украдкой достал наган и, пряча его за спиной, крикнул конвоиру:

— Старшина! Власовцев туда, к той разваленной церкви, к заколоченному входу, — и уж без крика, вкрадчиво, — понимаешь, туда, туда. — И тыкал пальцем туда.

— В штаб приказано, — возразил пожилой старшина, пытаясь разглядеть под душегрейкой погон на плече Фатеича.

— А это что, не штаб? А? Конюшня? — взревел Фатеич.

— Как будет приказано, — сказал старшина и хрипло скомандовал: — Власовцы которые, выходь к сгоревшей церкви!

Передо мной проплыла окровавленная борода, и я с ужасом увидел норку вместо глаза и что-то висящее на красной тряпице. Но более испугался, узнав в великане чернобородого Афоню. Другой власовец втягивал в плечи голову, волосы топорщились, как сено на мокрой скирде, и по ним лилась кровь, превратив лицо в красную моргающую болванку, но это было не его, не Ваняткино лицо, и мне полегчало. Но не успел я обрадоваться, как увидел одинокую фигуру в мышино-зеленой шинели позади всех. Он шел, высоко поднимая ноги, и когда я увидел эти босые ноги, я вторично в этот день потерял слух и стал всхлебывать воздух, тереть металлическую бляху, но все глядел на белые ноги на искрящемся снегу. Они осторожно ступали, не оставляя следа, средь рубленых отпечатков танковых шипов. Потом приблизились алюминиевые пуговицы на мышиной зелени одежды, и русые волосы, и воспаленный взор.

— Ванятка! — крикнул я. Он даже не вздрогнул, продолжая так же осторожно ступать, держа ладони под мышками. Такой же устремленный в оранжевую даль взгляд. Его не били.

И вдруг меня осенило — его не бьют, потому что он не виноват.

Шок проходил, и звук наплывал сначала скрипом снега под ногами, потом омерзительно тонким срывающимся голосом Фатеича: «Христосика сумасшедшего к церкви и капитана, эсэсовца, гадюку, тоже!».

Два солдата, выбрасывая валенками снежные лепешки, побежали к голове колонны, а до меня смутно доходил смысл, и когда дошел, я зубами стянул крагу, впившись взглядом в багровый затылок Фатеича, мои пальцы крались к кобуре. Он обернулся, и мгновение мы с ненавистью смотрели друг другу в зрачки — я с крагой в зубах, он с дрожащим наганом в волосатых руках, и наконец он вкрадчиво сказал: