Праздник покойной души

… В Милочкину деревню мы ехали в приподнятом настроении. Светило солнце, пели… Нет. Птицы не пели. Пару раз каркнули вороны. И то со стороны мусорных контейнеров, числящихся на балансе нашего дома, мы тогда еще только садились в машину. Но все равно было чему радоваться. Я же говорю: светило солнце, небо радовало голубой чистотой, а главное – я рядом с мужем чувствовала полную уверенность. В его силах. Уже по дороге, любуясь голубоглазым солнечным морозным днем, я спокойненько и поведала, каким боком к нашей истории прилепился зеленый дуб у Лукоморья.

– Это просто для того, чтобы пробудить ваше воображение. Ну еще пословица есть такая: «В огороде бузина, а в Киеве – дядька». Да. Хотя не-ет… Пословица к другому случаю. Который наоборот… А я про то, что у Лукоморья дуб зеленый, а у Милки во дворе, с северной стороны дома, тоже дуб растет. Только у дуба могут быть такие кряжистые ветки. Они даже над крышей торчат. Я в окно видела. Помнишь, мы с Аленкой на второй день после первой ночевки лазили на второй этаж?

– Это когда ты чуть в окно не вывалилась вместе с утеплителем? Вот бы повисла на дубе том…

– И ты помнишь! – обрадовалась я. – Дубовый Дашек именно где-то там… Дупло!

– Надо быть либо очень безалаберным, либо излишне самонадеянным человеком, чтобы прятать что-либо ценное на открытом месте, – заметил мой умный муж.

«Ну да, конечно, – подумала я. – Следовало положить ценности в шкаф под белье, никто бы и не догадался». Наташка в собственных рассуждениях о самом лучшем месте захоронки меня обошла, предположив, что лучший вариант – вообще выставить сундук с драгоценностями на всеобщее обозрение. Есть широко распространенное мнение, что самое надежное – маскировать ценности на видном месте.

Чтобы не привлекать лишнего внимания, машину мы поставили во двор к Совкиным. Вера Семеновна уже успела съездить к Грише в больницу и в хорошем настроении возилась по дому, довершая вместе с Анютой перестановку. Основная работа по перетягиванию мебели с места на место была завершена, грубая мужская сила не требовалась, а не грубой у них самих хватало. Во всяком случае, от нашей помощи Вера отказалась.

Мы бодро вышли из дома, вооружив Димку лопатой. Забыв что-то, Наташка метнулась назад и догнала нас почти у дома Людмилы.

– И зачем двум женщинам такие хоромы? – не удержался от язвительного замечания муж.

Легче было согласиться с ним, нежели возражать, но соглашаться тоже не хотелось:

– Нам-то какое дело?

– Обходить далеко, – рассудительно пояснил муж. – Дорожки давно не чищены. Впрочем, пройти можно. Все силы бросим на подход к дубу.

Сам великан стоял в беседке. Снега там было меньше, но вот проход к ней действительно был проблематичен. В снежной целине можно было зарыться по уши. Мой энтузиазм резко пошел на убыль. А Димкин – наоборот. Он так лихо начал махать своей снегоуборочной лопатой, что мы с Наташкой только диву давались.

По мере продвижения к дубу муж постепенно раздевался.

– Стриптиз на природе, – пошутила Наташка, но я даже не улыбнулась. Димке было жарко, нам – холодно.

– Надо было взять ключ от дома, – в минуту передышки заметил муж. – Пошли бы и погрелись.

Я внутренне сжалась. Ключи от дома в сумке, а сумка отдыхает на туалетном столике в нашей спальне.

– Запросто! – обрадовалась Наташка, вытянув из кармана ключ. – Как чувствовала, за ним к Совкиным вернулась! Димочка, а тебе скучно не будет?

Муж только многозначительно вздохнул, всем своим видом показывая несуразность вопроса…

Заколоченные окна погрузили дом в сумеречную, неприятную темноту. Сразу пришлось включить свет. После нашего последнего визита вроде бы ничего не изменилось. Кроме одного: теперь даже при включенном свете почему-то казалось, что мы в доме-музее.

– Такое впечатление, что мы отрезаны от остального мира, – пробормотала я. Почему-то было страшновато говорить в полный голос. – Все правильно, в доме обязательно должна проживать хоть какая-то живая душа. Иначе он становится неодушевленным.

– Зря ты про нашу отрезанность болтаешь, – проворчала подруга. – И так довольно неуютно. Надо включить свет в остальных комнатах. Иначе я лучше на мороз пойду. Все равно завтра на больничный. Уже и Полинку разозлила. Ничего, одна поработает… Смотри-ка, сколько пыли в комнате Антонины Генриховны. Больше, чем везде. Или это оттого, что я люстру на все шесть ламп включила?

Наташка медленно ходила по комнате Милочкиной матери, удивляясь тому, что Милка не выкинула то, что прямо-таки просилось на выброс – сухие букеты, например.

– Говорят, до года ничего выбрасывать нельзя, – тихо проронила я, почти физически чувствуя запах тления и страдая от того, что не могу как можно быстрее унести ноги из этой комнаты: перепугаю подругу до смерти.

– Ну хорошо, – надрывалась та, застряв у старой этажерки, стоявшей рядом с кроватью покойной. – Могу примириться с тем, что это касается обстановки и вещей, но зачем нужно держать никому не нужные и наверняка почти просроченные лекарства. Блин! До чего тяжелая шкатуленция, прямо стационарный сундук с годовым запасом тушенки…

– Дай-ка сюда!