Маринка, с нескрываемым недовольством поглядывающая на всю компанию, пила исключительно по собственному усмотрению. И делала это довольно часто. В промежутках выходила покурить. Сначала с подругами, потом одна. Я решила не обсуждать с ней ничего. Чем больше она пьянела, тем больше становилась агрессивной. Но договориться о визите – следовало. И именно мне. Наташкина оплеуха, отвешенная девице, являлась серьезным препятствием к достижению нужного соглашения. Да и занята была Наташка. В свою очередь активно утешала Римму Сергеевну.
Выбрав момент, когда Маринка поднялась и не очень твердым шагом направилась на выход, я двинулась следом. В сверкающей белизной туалетной комнате невольно притормозила – в кабинке Марина вела яростные переговоры на хорошем английском языке. Подслушивать, конечно, не хорошо, но учитывая обстоятельства…
Я искренне порадовалась за жизненность знаменитого изречения: «Учение – свет…» Знание английского пригодилось не только на работе. В вольном переводе на наш родной язык, Маринкин монолог звучал примерно так: «Нет, падший ангелочек, ты немедленно заберешь меня отсюда, слышишь?! Это не оправдание! Ах, вот так, значит?! Ну пеняй на себя. И не надейся, что я не попорчу тебе карьеру! Что?! – Недолгое время Маринка молчала, я даже подумала – разговор окончен. Но она вдруг покорно сказала: – Хорошо. Через полчаса. Пока». – Последнее слово – «прид-дурок!» – было произнесено по-русски.
Я выскочила за дверь и через минуту вошла снова. Маринка мыла руки. Подойдя к ней, я доброжелательно сказала:
– Ты молодец, хорошо держалась. Столько посторонних людей, для которых все это просто мероприятие… Может, стоит спрятаться от всех и поплакать?
Не удостоив меня ответом, Маринка включила сушку. Переорать ее ровный гул я не могла. Скрестив на груди руки, молча стояла и ждала окончания осушительных работ. Несколько унизительное положение. Маринка, не дождавшись выключения сушки, еще раз взглянула на себя в зеркало и попыталась пройти мимо меня. Как мимо пустого места. С некоторым усилием я удержала ее за локоть.
– Извини, ошиблась. Тебе нужны соболезнования другого рода: со смертью отца план уехать за границу с бойфрендом или к милой двоюродной тетушке накрылся медным тазом? Сочувствую.
Нехорошо, конечно, но на пару секунд я почувствовала удовлетворение: Маринка растерялась и беспомощно хлопнула густо накрашенными ресницами. Я пошла ва-банк:
– Давно дуришь матери голову с учебой?
Пожалуй, переборщила! Маринка резко рванулась в сторону, ажурный рукав тонкой шерстяной кофточки растянулся до невероятных размеров и угрожающе затрещал.
– Пусти, дура ненормальная!
Она попыталась вцепиться мне в волосы. Такого я даже и представить себе не могла: чтобы какая-то соплюшка трепала меня, взрослую уважаемую и уважающую себя женщину! Не долго думая, изловчилась и врезала ей по туго обтянутой брюками заднице. Да так сильно, что ладонь «загорелась»! Надо же! Своих детей пальцем не трогала! Маринка взвизгнула от боли чуть раньше меня. В этот момент в туалетную комнату ввалилась Наташка с какой-то женщиной.
– О, как переживают! – пробасила подруга и торопливо подтолкнула женщину вперед. – Иди, Александра, иди, не расстраивайся, а то в унитаз не угодишь.
– Ну и что блажите? – снизила голос до шепота Наташка. – Договорились, когда нам приехать? – вопросительно взглянула сначала на меня, потом на Маринку.
– Куда еще? – потирая заднюю часть с гримасой страдания на лице, капризно спросила Маринка. – Что вы все руки распускаете?
– К тебе домой, в гости, – все еще злясь, пояснила я. – У меня там пьяный свитер в пакете валяется.
Маринка подняла большие накрашенные глазищи непонятно какого цвета на Наташку:
– Она чё, правда, дура?
– Правда, – с сомнением посмотрев на меня, подтвердила подруга. – Только очень умная. Откликается на Ирину Александровну и обожает конфеты в коробках. Замечательный человек! Я за нее кому угодно голову оторву.
Маринка силилась осмыслить ситуацию, оставив, наконец, в покое заднюю часть и переключив руки на виски. И сразу напомнила мне пухленького обиженного котенка. Вышедшая из туалетной кабинки Александра довольно долго мыла, потом сушила руки, но в конце концов была вынуждена ретироваться, окинув нашу троицу прелюбопытным взглядом. Мы с Наташкой проводили ее с широкими улыбками. Маринка, зажатая нами с двух сторон, смотрела исподлобья.